Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

похлебку с пшеном, репой, луком. Жарили зайцев и лесную птицу. Даг для этого угощения выделял бычка, которого нарочно кормил с весны. Бычок уже был забит, и мужчины занимались разделкой; во дворе дымила «мясная яма», выложенная камнем, в ней горел костер, накаляя камни для запекания, а Латуган следил за огнем, подкладывая сухие смолистые дрова. Укунай и Касе трудились над большими корытами с кусками туши, начиняя мясо чесноком и пересыпая душицей и тимьяном. Ошалче добавила дробленого перца – эта приправа, привезенная в числе добычи похода, хранилась у хозяйки, как драгоценность.

Двор гостевого дома уже был полон саней и людей – окрестные меряне привезли свою дань. Сани теснились и снаружи, и даже внизу под взгорком, до Медвежьего ручья. Перед сенями Свенельд в окружении своих людей принимал дань. Арнэйд вспомнила, как в прежние годы она видела на этом месте его отца – Альмунда, потом Боргара Черного Лиса, потом Велерада. Возле Свенельда, на тяжелой дубовой скамье, вынесенной во двор, сидели Даг и Арнор. Сначала они вручат свою долю дани – шесть куниц с хозяйства, потом будут следить, чтобы выплата дани остальными шла без споров и раздоров.

Сыпал густой мелкий снег, оседал на ресницах; мужчины варежками вытирали глаза и бороды. Арнэйд и Снефрид, закутанные в большие шали, замерли у двери, не зная, как пробраться через этот строй. Арнор махнул им рукой и повел к воротам, раздвигая толпу.

– Вы куда? Домой?

– Мы в баню, я послала топить. Снефрид нужно помыться с дороги, пока прибираются в доме.

– Хорошо вам там будет! – позавидовал Арнор. – А нам торчать весь день во дворе, как волкам в лесу.

– Приходи к нам греться.

– Ох, я бы пришел… да Свенельд меня отсюда не отпустит. Из зависти.

– А что же он? – Арнэйд кивнула на Свенельда. – В прошлые годы рвался в баню даже ночью, а то, говорил, стыдится подойти.

– Он был там дней пять назад, – усмехнулась Снефрид, отводя глаза от Арнора. – В погосте. Это я его заставила сделать баню. Не то они и сейчас так пахли бы, что ты не пустила бы их в дом!

– Заставила? – Арнэйд засмеялась. – Какая ты решительная женщина! Никогда не думала, что он позволит какой-то женщине обращаться с собой так вольно!

– Свенельд – человек упрямый, но при умелом обращении вполне податливый, – тихо ответила Снефрид, чтобы другие не слышали. – Может быть, он немного устает от того, что его жена так молода и он не может разговаривать с нею на равных, и не прочь от дружбы с женщиной более зрелой. Но дальше дружбы дело не пойдет, – ответила она на вопросительный взгляд Арнэйд, раскрыв глаза шире. – Он даже втайне не сделает ничего такого, что могло бы ее огорчить. Не для того же он вез дочь конунга вендов из такой дали и договаривался с ее отцом о законном браке.

– О-о! – Арнэйд вдруг остановилась прямо среди мерянских лошадей.

Они втроем уже вышли за ворота Силверволла. Арнэйд едва не прослушала последние слова Снефрид, хотя предмет разговора еще недавно был бы для нее любопытнее всего на свете.

– Твои глаза! – ахнула она. – Никогда таких не видела!

Впервые она сейчас увидела глаза Снефрид при ярком свете дня, и ее поразил их истинный цвет. Очень светло-серый, серебристый, с легчайшим отливом лесной фиалки. И чем больше Арнэйд в них всматривалась, тем яснее видела серебристое мерцание. Или это отсвечивает падающий снег?

– Арни, посмотри! – Арнэйд схватила брата за плечо и подтолкнула к Снефрид.

Он, правда, не нуждался в том, чтобы его к ней подталкивали. Глаза Снефрид притягивали его взор, и смотреть в них было блаженством, отчего на губах сама собой появлялась улыбка. До чего же удивительная женщина: рослая – на полголовы ниже его, худощавая, с продолговатым белым лицом, с правильными жестковатыми чертами, она вдруг напомнила ему блестящий стальной меч, и сияние больших серебристо-серых глаз укрепляло это впечатление.

– У тебя внутри сталь… нет, серебро! – От изумления слегка забывшись, Арнор прикоснулся к ее плечу.

Ее белое лицо и серебряные глаза казались холодными, как у рожденной ётунами девы зимы, но от ярких полных губ веяло теплом, и тем сильнее было желание прильнуть к ним губами и ощутить этот жар.

– Ах! – Снефрид махнула рукой. – Это у нас в семье от альвов.

– Альвов? Каких альвов?

– Рассказывают, что однажды в дом к Асбранду Снежному в ночь йоля кто-то постучал. А ночь была очень вьюжная и холодная. Отворяет он дверь и видит – стоит там старуха, на нее накинута медвежья шкура. Пусти меня, говорит она, переночевать, иначе я замерзну насмерть у твоего порога. Асбранд сказал, что это, конечно, будет нехорошо, и впустил ее. Она сбросила медвежью шкуру на солому, и видит он – старуха очень страшная собой, вся коричневая, как гнилое яблоко, и у нее только один глаз и один зуб. Асбранд сказал ей, чтобы она ложилась на соломе где хочет, но она ответила: я хочу лечь в твою постель, иначе мне не пережить эту ночь. Асбранд подумал, что я-то уж не умру, если она поспит возле меня, хоть они и страшна, как сама Хель, и разрешил ей лечь с краю. Вот потушили светильники, осталось гореть только пламя в очаге. Старуха заснула и стала храпеть. Асбранд отвернулся от нее и тоже заснул. Среди ночи он проснулся и слышит, что возле него тихо. Он подумал, не умерла ли она, как обещала, и обернулся через плечо. И видит: вместо старухи лежит возле него прекрасная молодая женщина с золотистыми волосами, и одета она не в лохмотья, а в рубашку из светлого шелка. Тогда Асбранд обнял ее. Она проснулась и сказала: я дочь конунга альвов, меня зовут Скульд Серебряный Взор, и моя мачеха наложила на меня заклятье, что я буду в безобразном облике старухи скитаться по земле, пока какой-нибудь достойный мужчина не согласится разделить со мной постель. Ты освободил меня от злых чар, и я тебе благодарна, но теперь мне пора уходить. Но Асбранд не захотел ее отпустить, потому что ощутил к ней сильную страсть. Глаза у нее были как чистое серебро. Она не стала противиться его желанию, и они оставались вместе до утра. Потом она сказала: теперь мне нужно уйти, но прошу тебя, через год приходи такой же ночью к лодочному сараю. И вот пошел год, и Асбранд сделал, как она сказала. Там была эта женщина с ребенком на руках. Она передала его Асбранду и сказала: это наш с тобой сын, но поскольку он наполовину человек, я не могу держать его у нас в Альвхейме, в чертогах моего отца. Больше ты меня никогда не увидишь. С этими словами она исчезла, и Асбранд никогда больше ее не видел. У младенца были глаза точно чистое серебро, и Асбранд вырастил его. Он назвал мальчика Альвом, а прозвище у него было – Серебряный Взор. От него пошел наш род, и у всех наших родичей такие глаза.

Арнэйд покачала головой, не зная, верить ли в эту сагу, не очень-то похожую на правду. Но в повадке Снефрид не было и тени лукавства; она держалась с полным прямодушием, как человек, которому нет ни малейшей нужды хитрить, вилять и скрывать свои мысли. А если тебе эти мысли кажутся странными… «Обездолены те, в ком ума не хватает», как говорил Один.

Заметно, что от рода альвов Снефрид достались не только глаза…

– Я же верю, что ваш род идет от медведя, – сказала Снефрид, и Арнэйд уже не удивилась, что та угадала, о чем она думает.

– Но все верят, потому что это правда! – Самой Арнэйд никогда не приходило в голову в этом усомниться. – В нашем роду все мужчины такие рослые и сильные – и отец, и Арни. И Виги, ты еще его не видела, тоже такой длинный. Только Арни сложен поплотнее.

– А больше у них ничего нет от медведя? – Снефрид бросила на Арнора откровенно любопытный взгляд. – Ну, там, звериной шерсти где-нибудь на невидном месте?

– Немного шерсти у меня кое-где есть. Хочешь посмотреть? – почти одними губами шепнул Арнор, а в широко открытых глазах его играл тот многозначительный вызов, что даже Арнэйд поняла: опасения ее были совершенно напрасны…

* * *

После бани, закутав в шали мокрые волосы, две девушки вернулись в дом Дага и стали сушиться у очага.

– Вечером мы пойдем с тобой распоряжаться на пиру, – сказала Арнэйд, осторожно разбирая влажные пряди, чтобы поскорее сохли. – Нужно будет одеться получше. У тебя есть