Выживший во тьме - Владимир Анатольевич Вольный

в этом не смог. Видимость хоть и улучшилась, но не настолько. Самое большее, на что можно было рассчитывать, – пятьсот, шестьсот метров. Далее пелена.

Я опустил глаза вниз – и обнаружил, что земля под ногами стала чуть ли не желтой, отчего я вначале испытал легкий шок. Набрав горсть, помял ее в ладонях и убедился, что это все-таки земля, а не песок: структура почвы не изменилась. Мне стало не по себе: вдруг она поражена радиацией – и настолько серьезно, что даже прикосновение к ней может вызвать заболевание? Я сразу разжал пальцы, и земля осыпалась к моим ногам.

Что-то заставило меня еще раз нагнуться. Среди комочков, растертых в ладонях, обнаружилось несколько вкраплений, похожих на кусочки расплавленного стекла с неровными закругленными краями. Вероятно, все уничтожавшая на своем пути огненная волна от чудовищного взрыва пронеслась именно здесь… А значит, взрыв, чей грибовидный столб стоял у меня перед глазами, мне не привиделся: он действительно был. Огненный вихрь, затмивший собой весь горизонт, теперь вспомнился так отчетливо, что сомнения просто улетучились…

Я задумался. Мои странствия показали: вся сила взрыва почему-то оказалась направлена не в разные стороны, что было бы логичным, а в сторону от самого города. Это было видно даже во время взрыва – и сейчас я вспомнил это. Шапка, сорвавшаяся с верхушки атомной ножки, медленно и неудержимо валилась куда-то сюда – в те места, где я сейчас находился. Нет, конечно, она затронула и город… Особенно – воздушной волной! Но самая смертоносная, лучевая – что, если она сильнее всего проявилась именно здесь? От волнения я снова выронил землю… а потом горько усмехнулся. Смерть… Она столько раз была со мной, что я успел к ней привыкнуть. Возможность погибнуть предоставлялась неоднократно. Пришло в голову и другое: а что, если это излучение и погубило все живое, пока я был в подземелье метро? Все это непонятно и сложно. Разобраться, не имея никаких специальных знаний, рассуждая как дилетант… Я решил, что если и умру, то не от радиации – если бы она мне угрожала, то я был бы мертв давным-давно.

А земля, раскинувшаяся впереди, сколь хватало видимости, неровными грядами жутко вспаханного поля, хранила молчание… Не летали птицы, не бегали звери. Зима – не самое подходящее для живности время, но хоть самые выносливые могли остаться! Тараканы, например…

Мне здесь больше нечего было делать. Я увидел все, что хотел, и добавил к своим открытиям еще одну страницу. Пытаться пройти через эти земли – безрассудство полнейшее. В них можно заблудиться и бродить, пока не откажут ноги.

Я возвращался через границу города, делая крюк к северо-востоку. Болото еще не показалось, а я хотел точно определить его границы. Оно пугало меня куда больше, чем привычные развалины домов: вдруг оно станет расползаться и поглощать все эти холмы из зданий? Лишь через три дня после того, как я свернул, оно дало о себе знать испарениями и чавкающими звуками, слышными издалека, выступило темной массой перед глазами. Мои опасения не подтвердились: болото не проникало в город, а уходило от него – еще дальше на восток. Я не мог знать, насколько далеко оно тянется, но полагал, что территория, охваченная затоплением, может простираться на много километров. Конечно, это было не совсем настоящее болото – но оно обещало стать таковым в будущем. Вода еще слишком свободно перекатывалась, гонимая ветром, и ее не сковывало льдом – хотя от мороза порой заиндевали ресницы и брови. Когда вернется тепло и все вокруг порастет травами, здесь начнется яростная борьба за жизнь. Появятся насекомые, вернутся птицы, возможно, заведутся рыбы. Все это еще будет…

Походы на восток позволили изучить эту часть города более или менее подробно. Естественно, запомнить все закоулки среди развалин оказалось невозможно, но как бы там ни было, на карте в подвале добавилось много новых пометок. С каждым разом я уходил еще дальше – и приходил в подвал все позже и позже назначенного самому себе срока.

Совершив столько вылазок, я запомнил много примет – в основном самых высоких сопок и расщелин. Если первые виднелись издали, то вторые были специально помечены на стене – чтобы, планируя маршруты, не наткнуться на них во время похода. Мой холм и подвал под ним оказались совсем не в центре, хоть я и рисовал его посередине. Скорее, центром был Гейзер – именно с большой буквы. Но к югу мой дом оказался существенно ближе – на сутки, а то и более. Смотря как идти… Определять расстояние в километрах, придерживаясь старых стандартов, уже не получалось. Проще (а главное – точнее) было измерять пройденный маршрут именно временем, потраченным на его прохождение. Я придерживался не очень быстрого шага – ускорять движение означало сильно рисковать.

Продолжительные и все более смелые походы-разведки дали свои плоды. Теперь я знал: прямой путь с запада на восток (от берегов бывшей реки – до желтых пограничных песков) составляет примерно восемь-десять дней. Но «прямой» – это не совсем точное определение. Так можно провести линию на карте, а в действительности дорога – вернее, ее полнейшее отсутствие – никогда не позволяла идти по прямой. Ямы, трещины, завалы, холмы – хватало и препятствий, и ловушек. Их хоть и становилось все меньше, но ослаблять бдительность не следовало ни в коем случае. Путь по одной и той же тропе мог занять неделю – а мог и две.

Картина руин вырисовалась на карте и все больше закреплялась в моей памяти. Она сильно походила на кляксу, расползшуюся в разные стороны, и ее щупальца-отростки иной раз уходили далеко от основного пятна. На западе, вдоль бывшего русла реки, город продолжался до самого провала. Я видел здания и бугры развалин, видел оплывшие берега… Пару раз приходило в голову предпринять вылазку на ту сторону – но останавливало нежелание спускаться вниз, в ил и тину, оставшиеся после ухода воды. Оттуда несло тухлятиной и запахом гниения. Я подозревал, что там могут оказаться трясины, в которых легко увязнуть. Морозы все еще не сумели справиться с ними, и я ждал, что это сделает ветер – высушит или хотя бы засыплет пеплом.

Все пути, ведущие на север, упирались в провал. Пройдя по его границам на запад, я оказался у другого обрыва – там, где исчезнувшая река, обнажив неровное дно, уходила в бездну. Земля просаживалась в пропасть уступами, и по ним стекала грязевая масса, слизывая мягкую почву и оставляя только голые скользкие камни. Все это образовывало целый каскад; если когда-нибудь в реке вновь появится вода –