Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

поклоннику, могла быть названа любовью скорее по привычке, чем по склонности, и была столь же искренна, сколь его чувство к ней было своекорыстно. Не то, чтобы он не был влюблен в нее, насколько он вообще мог влюбляться, — в этом отношении он поступал так, как поступил бы и всякий другой человек, потому что она вполне заслуживала любви, но по своей натуре он был неспособен ни сильно любить, ни ценить в любимой особе достоинства и красоту больше, нежели богатство. Поэтому он всегда очень плохо ухаживал за Матильдой и был, однако, столь счастлив, или, вернее, ей так легко было угодить, что хотя он и не выказывал ей всего уважения и всей услужливости человека, умеющего хорошо любить, он все же владел ее помыслами и приучил ее к проявлениям своего дурного нрава. Он вечно корил ее за все, что она делала, и беспрестанно давал ей советы, которые старые люди часто дают молодым и которым молодежь так плохо внимает. Словом, он представлялся бы ей более несносным, чем докучливая гувернантка, если бы она могла находить недостатки в человеке, которого любила. Правда, когда он бывал в хорошем расположении духа, он рассказывал ей старинные придворные истории, играл на гитаре и плясал сарабанду.

Он был в том возрасте, о котором я вам уже упоминал, опрятен в своей внешности и одежде, заботлив по части париков, — верный признак того, что у него было мало своих волос, — весьма тщательно ухаживал за своими зубами, довольно красивыми, хотя и немного удлиненными от времени; чванился красивыми руками и отрастил себе ноготь мизинца на левой руке до удивительных размеров, считая это как нельзя более изящным. Его перья и ленты были достойны удивления. Он не забывал каждый вечер закручивать папильотки, всегда был надушен и всегда носил в кармане что-нибудь съестное и какие-нибудь стихи для чтения вслух; он сочинял плохие стихи, был ходячим сборником новых песенок, играл на музыкальных инструментах, был ловок в телесных упражнениях и особенно в танцах; из людей остроумных любил только не докучавших ему; совершил ряд доблестных поступков и несколько таких, которые едва ли были доблестными, как бы — наряду с двумя зелеными один зрелый (да простит мне читатель эту невзыскательную шутку). Словом, можно было приложить к нему сочиненный мною бурлескный сонет, конец которого почти вошел в поговорку.

Сонет

Здесь тот лежит, чей рост был статен,

Кто славно пел и танцевал,

Слагать стихи умел он кстати

И сам неплохо их читал.

Был род его изрядно знатен,

Героев нескольких знавал,

И сам он в битвах был опасен,

Когда бы битвы он давал.

Он о войне болтал умело,

О небе, о земли пределах,

Как правит церковь и как свет,

И знал он многих дел личину,

Их следствия и их причину,

Но был ли честен он? О, нет![9]

При всем том, одна из самых очаровательных принцесс на свете была без памяти влюблена в него; правда, ей было всего семнадцать лет, но жалкий князь Салернский этим не смущался. Принцесса Матильда, красивая и богатая, имела бы, конечно, много других поклонников, если бы в Неаполе не установилось мнение, что ее брак с Просперо был делом, решенным при жизни ее отца, и если бы звание князя Салернского не стояло на пути всех, кто обладал достаточным состоянием и знатностью, дабы стать его соперниками. Итак, большинство влюбленных, слишком робких или слишком осмотрительных, ограничивались тем, что вздыхали по ней, не дерзая в этом признаться.

Один только Ипполито осмелился публично объявить себя соперником Просперо и почтительным поклонником Матильды. Он происходил от одного из знатнейших родов Испании и был потомком того гранда Руиса Лопеса де Авалос, коннетабля Кастилии, которому фортуна явила столь великие доказательства своего непостоянства, что из самого богатого и высокопоставленного вельможи в своей стране он стал нищим и презренным изгнанником и был вынужден принять деньги от своих друзей и бежать в Аррагонию, где король взял его под свое покровительство и пожаловал ему в Неаполе достаточно обширные владения, чтобы он мог жить на положении одного из первых людей королевства. Ипполито был одним из наиболее безупречных кавалеров своего времени. Слава весьма доблестного человека, приобретенная им в различных местах Европы, соответствовала установившейся за ним репутации человека вполне достойного. Итак, он полюбил Матильду, утратил надежду быть любимым ею, доколе она будет любить Просперо, но не переставал любить ее.

Ипполито был щедр до расточительности, тогда как соперник его был бережлив до скупости. Поэтому Ипполито не упускал ни малейшего случая выказать Матильде свою щедрость, и хотя он простирал ее так далеко, насколько она могла заходить, щедрость, так сказать, не достигала Матильды, так как ее тиран Просперо мешал ей поощрять какие-либо светские любезности, которые мог бы совершать из любви к ней кто-нибудь другой, кроме него. Трудноизлечимый поклонник часто состязался в игре в кольца[10] перед окнами любимой им особы, задавал ей серенады, устраивал турниры и примерные сражения. Ливреи его слуг являли взору всех инициалы и цвета Матильды, хвалы Матильде разносились по всей Италии в сочиненных им стихах и в сочинявшихся по его велению романсах и песнях, а ее это трогало не более, чем если бы она ничего об этом не знала, и часто случалось, что по нарочитому приказанию князя Салернского она уезжала из Неаполя в день игры в кольца, балета или тому подобного светского развлечения, устроенного в честь нее влюбленным Ипполито, словом — во всех случаях она поступала с ним нелюбезно, являя при этом показную суровость, которая была вовсе не свойственна столь разумной, как она, особе и вызывала против нее общее недовольство. Ипполито это нисколько не отталкивало; пренебрежительное поведение Матильды усиливало его любовь вместо того, чтобы излечить его от любви. Более того, он выказывал Просперо почтительность, которую совсем не обязан был ему выказывать, и, желая угодить Матильде, воздавал ему почести, какие воздают лицу более высокопоставленному, хотя одно лишь богатство клало различие между ним и князем Салернским. Словом, Ипполито чтил в лице соперника свою возлюбленную и, быть может, воздерживался от ненависти к нему по той причине, что он был любим Матильдой.

Совсем иначе вел себя Просперо; он смертельно ненавидел Ипполито, постоянно подсмеивался над ним и даже отзывался бы о