Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

без разговоров, не дрогнув ни единым мускулом, выстрелил директору в голову и спокойно отправился обедать. Владек тоже был там. Равнодушно плюнул на мертвое тело и вразвалочку пошел за отцом. Вот так мы поняли, кто такие Лобановские.

Родственники партизан вскоре сами сбежали в лес, в том числе Лешина мачеха с его младшими братьями. Иначе им было не выжить – Лобановские в любой момент могли узнать, кто из деревенских прятался в лесу, от тех, кто начал возвращаться. Мы ходили полуголодные, трудно было с продуктами: их забирали то немцы (присылали подводы, а уж искали, чем их загрузить, Лобановские), то партизаны, то какие-то странные отряды, скорее всего просто дезертиры, пытавшиеся выжить. Сказать, что все с радостью помогали партизанам, не могу – многие возмущались, прятали, не отдавали еду – всякое было, не надо сейчас никого идеализировать. Люди есть люди.

Но моей главной проблемой, Лиза, стал Владек. Мы с ним после того, что произошло в амбаре, не разговаривали, а встречаясь, избегали смотреть друг другу в глаза. Словно прошлое осталось в прошлом.

В первый раз он пришел на птичник в октябре сорок первого. Стоял, смотрел на меня исподлобья. Я не понимала, что на него нашло. Теперь думаю – просто Оля надоела. Никто и слова не сказал – все женщины, что работали со мной, мигом все поняли, тут же убежали, понаходили другие дела. Оставили меня с ним. Он подошел, как обычно, вразвалочку, стащил с меня косынку и смотрел, прямо глазами своими бесцветными поедал, дышал тяжело. Противно мне стало, да еще самогоном от него несло. Я – уйти, вырваться, но он схватил меня за плечи, больно так, как клешнями, впился и сказал:

– Никуда не денешься. Из-под земли достану и тебя, и вообще всех, кто на моем пути встанет. Сила – за мной! Сама придешь, поняла?

И не было ничего, как назло – ни вил, ни граблей, чтоб мне отбиться. Он одной рукой схватил меня за горло – придушил так, что сознание помутилось. Еще раз прошипел: «Сама придешь» – и ушел.

Никто не вмешался. Но знали все. Вернулись – не смотрят даже. Я уже в сознании была, посидела на том сене – и что ж, работать-то надо. Так и работала. Первая мысль была – пойти домой и руки на себя наложить, таким безнадежным мне все казалось. Никуда не деться, не убежать из этого болота. И никакой надежды ни на Москву, ни на папу, ни на Бога…

Вечером вернулась тетка – я по глазам ее поняла, что знает: стала возиться по хозяйству, да все вздыхает. Порывалась несколько раз сказать мне что-то, но… что тут скажешь? Я подошла к ней, села рядом: «Алеся Ахремовна, не надо ничего. Вы успокойтесь». Тетка отвернулась и заплакала. Так было к лучшему. Она все равно ничем не могла мне помочь. Я и так была и всегда теперь буду перед ней виноватой. Ты узнаешь почему – уже недолго моей истории осталось.

Уснула она, а я пошла в сарай – думала повеситься. Веревку нашла покрепче. Стала лампой светить – где бы закрепить ее. А потом мысль меня пронзила, перетряхнула всю: ну неужели ж все? Неужели они, и Гумеров, и Владек, – победили, взяли верх надо мной? И так мне стало обидно!

Ты знаешь, я, может, глупая, наивная была, но все же никогда не сдавалась. Никогда не теряла надежду и не пускала свою жизнь на самотек. Так и тогда. Я решила убить Владека.

Глава 16

Просто так это было не сделать: Владек к тому моменту полицаем заделался, «бобиком». Приписал себе пару лет, отучился, всегда вооруженный ходил – напоказ, чтоб боялись.

Я знала, уже поняла, что он не отстанет от меня. Так и вышло: назавтра же вечером вернулся с бутылкой самогона и с колбасой. Тетка сразу же без слов сбежала к соседям, оставила меня с ним.

В тот же вечер Владек сделался моим любовником. Я позволила. Переступила через себя, но позволила. Не суди меня, Лиза, за это. Вспоминая об этом сейчас – не жалею. Правильное было решение – спасло много жизней.

Я несколько дней ломала голову: как же мне его прикончить? Что будет со мной после этого – меня совершенно не волновало. Сперва хотела застрелить его из его же пистолета, но как? Из пистолетов мы в школе не стреляли. Я знала, что сперва необходимо снять с предохранителя, но надо было потренироваться, чтобы в нужный момент все получилось быстро и без осечек – другого шанса он бы мне не дал. Но даже возможности рассмотреть пистолет поближе у меня не было – Владек всегда носил оружие с собой, даже в нужник, – всего боялся. Рисковать я не могла. И тогда решила, что с убийством Владека мне должны помочь партизаны.

И вот здесь, как ты понимаешь, возникла дилемма. Леша. Вернее, она возникла сразу же, как снова появился Владек. Я не могла рассказать обо всем Леше – знала, что он не стал бы дожидаться удобного момента, побежал бы к Владеку и наверняка попал бы под его пулю. Нет, я хотела, чтобы Леша жил. Я любила его. И жизнь его была для меня дороже любви.

Леша приходил редко, может быть, от силы раз в неделю и ненадолго. Я передавала через него еду партизанам. Подавала знак – вешала половик на забор, его издалека было видно. В тот вечер Владек, уже натешившись, ушел. Принес колбасы, консервов, которые я собралась передать партизанам. Я вывесила половик – и вскоре постучался Леша. Мы встретились впервые после того, как я сошлась с Владеком. Все сильно изменилось во мне. Я была очень рада видеть Лешу, но одновременно чувствовала себя виноватой, предательницей, ведь только что ублажала другого, пусть и не по своей воле. Мне казалось, что от меня еще пахло Владеком, мне было невыносимо стыдно и я не могла делать вид, что все осталось как прежде. Так что Леша, конечно, почувствовал, что что-то со мной произошло. Я отпиралась:

– Все хорошо, ничего не случилось.

Но Леша настаивал:

– Нина, я же вижу. Что такое?

И тогда я попросила:

– У меня записка к командиру отряда. Обещай, что передашь ее и не будешь читать.

Леша удивился:

– Я так не могу, Нина. Ты должна сказать, что там.

– Там важные для отряда сведения.

– Но тогда ты можешь и мне их сказать, разве нет?

Я крепко сжала его руку:

– Леша, разве я тебя когда-нибудь о чем-нибудь