Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

— Ага! Я говорила, я говорила! — сразу отбросила остатки сна Наташа. — Говори, не сходя с места, какой талант в тебе открылся?

— Насчет таланта не знаю, а вот что меня избрали в местком да еще заместителем председателя — это факт.

— Мой муж — большой общественный деятель! — важно проговорила Наташа. — Но почему на его лице кислое выражение?

— Ты понимаешь, — совсем по-детски сморщилось лицо у Григория, — я ничего не имею против этого избрания — кому-то работать нужно. Но работа профсоюза на той же нашей автобазе до меня просто не доходит. Путевки в дома отдыха, членские взносы, больничные листки... Вот и все! А профсоюзные собрания? — горячился Григорий. — Это же смех сквозь слезы! Повестку дня придумают такую, что объявление читать не хочется, не то что идти на собрание. Придешь — там делать нечего: все уже заранее расписано, как по нотам. Одному поручили список президиума прочитать, другому — доклад, третьему — проект резолюции, — в голосе Григория звучала плохо сдерживаемая злость. — А что же делать четвертым, десятым, двадцатым, сидящим не за столом президиума, а лицом к нему? Сидеть на скамейках и смотреть?

— Делать нужно то, — спокойно, даже чересчур спокойно, сказала Наташа, — что ты и собираешься делать. А потом, все это ты увидел только сейчас, когда тебя в местком избрали? Где же ты раньше был? Где Иван? Где остальные?

Григорий хотел что-то сказать, но промолчал, глядя в глаза жены. Та выдержала взгляд...

Теперь только вечером могла собираться вместе маленькая семья. Так же, как и Григорий, обе Наташи с утра покидали дом, чтобы возвратиться в него затемно. Маленькой много ли надо: пощебетала с матерью — и на бочок. А большая не будет ложиться: вот сейчас с минуты на минуту стукнет калитка, и на пороге появится высокий, улыбающийся, с мальчишеским хохолком на лбу... И опять пойдут бесконечные рассказы и расспросы...

Внешне на стройке один день похож на другой, хоть листки календаря не отрывай. Но это только внешне. На самом же деле, что ни день, то целая цепь удивительно интересных событий, каких еще не было вчера и уже не будет завтра. Заложен первый кирпич в фундамент обогатительной фабрики; заселили жилой дом на углу улиц Пионерской и Гастелло; начались вскрышные работы на Нижнем руднике; из средней полосы России прибыло новое пополнение строителей; пущен пробный поезд по железнодорожной ветке...

И это все только за день! Было чему улыбаться и радоваться, о чем рассказывать и расспрашивать.

Однако в последнее время Григорий редко приходил домой улыбающимся.

— Ты знаешь, мне эта тяжесть не по плечу, — не выдержал он однажды.

— Тяжесть не по плечу? — переспросила жена. — Какая тяжесть? Твои дела профсоюзные?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, не дела, люди.

— Люди? — удивленно приподняла брови Наташа. — Я считала, что у нас на стройке все хорошие. По крайней мере, мне только с такими приходилось встречаться.

— А Пулатов? — усмехнулся Григорий.

— Вот разве что Пулатов, — протянула Наташа. — Слушай, Гриша, — оживилась она, — тебе никогда не приходило в голову, что между внутренними качествами человека и его внешностью существует прямая связь?

Григорий выжидающе молчал.

— Ты рассказывал о «божьем старичке» из госпиталя — подтверждение моим словам. Возьми Хамидова: высокий, интересный, и как человеку, и как руководителю — цены нет. Ты парторга стройки Ходжаева знаешь?

— Встречался, разговаривал несколько раз.

— Я сначала думала, что они с Хамидовым родные братья, настолько похожи. Оба темноволосые, черноглазые, рослые, даже манера разговаривать — одна. Выслушают внимательно, будто боятся хоть одно слово пропустить и, не торопясь, отвечают. Ты идешь с какими-то просьбами, даже сам не зная, что можно сделать по ним, а они тебе экспромтом тут же готовый ответ. Можно подумать, что именно они, а не ты, неделями думали над этим. Откуда только у них это? Им же лет по сорок, не больше... А какие люди!

— Настоящие люди, — вставил Григорий.

— Я о таких и говорю, — согласилась Наташа. — А у Пулатова на лице написано, что он балаболка и подхалим. Ты смеешься, — укоризненно покачала она головой, — а вспомни, что я тебе сказала, увидев на фотокарточке Ивана Голованова?

— «Хороший парень, может быть другом, никогда не подведет...» Кажется, все, — наморщил лоб Григорий.

— Хватит и этого. А откуда взялась такая характеристика? По фотографии и определила, что человек с таким высоким лбом, грустными глазами, упрямым подбородком не способен на плохое. Ну что, разве я ошиблась?

— Иван очень хороший парень...

— Немножко полноват, — перебила Наташа, — но это тоже от доброты характера. Обрати внимание, что злые люди никогда полными не бывают, потому что злоба — это болезнь, и она сушит человека.

— У тебя довольно своеобразная классификация людей, — засмеялся Григорий.

— Ты не смейся, не смейся, — шутливо погрозила ему пальцем Наташа, — я же не говорю, что моя классификация — единственно верная. Но в ней много от правды. От моей правды, — поправилась Наташа.

— Позволю себе не согласиться, — буркнул Григорий. Он вспомнил все то, что последовало за его избранием в местком.

...Уже на следующий день Григория вызвал на «беседу» Трофимов. Он долго расспрашивал Григория о родителях, о службе в армии, работе в сельпо, причинах переезда, делая себе какие-то пометки в блокноте.

Потом Трофимов так же долго и нудно объяснял Григорию роль и значение профсоюза, ежеминутно повторяя, что «профсоюзы — это школа коммунизма». При этом он поднимал палец вверх с таким видом, будто эта формула открыта им только сейчас, во время беседы с Корсаковым.

Григорий ушел, унося глубокое убеждение, что между ним и Трофимовым быть драке. «Быть великой сече», — вспомнились где-то вычитанные слова. Дело только за случаем.

...Случай не заставил себя долго ждать. Трофимова вызвали на семинар в Ташкент, и он отсутствовал около месяца. За это время местком решил провести собрание специально по бытовым условиям шоферов, в частности, хотели как следует поговорить о работе столовой. Но буквально накануне собрания приехал Трофимов. Увидев объявление, он сразу же пустился на розыск Григория.

— Вы думаете, что делаете? — напустился он на Корсакова. — Стройка трудные дни переживает! Фронт работ ширится с каждым днем!