Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

стал говорить об этом Кампредону, ибо известно, что хоть и невинное, но лишнее слово может обернуться внезапной проблемой. Кампредон тоже знал об этом и тоже смолчал.

—Пишут обо всем. Кроме денег, — сказал фон Троттов, вытягивая затекшие ноги. — А писать надо о деньгах. Всё остальное вторично. Капитал, его движение, осмотрительная деятельность банков — только это дает смысл политической игре. — Он достал из кармана часы на тонкой цепочке и взглянул на циферблат. Затем продолжил: — Купюра, на крючке должна болтаться купюра. Чем крупнее, тем лучше. А они давят на мораль. Да и какая тут, к чертовой матери, мораль? Гитлер ничем не отличается от англосаксов. Он существует в системе ценностей западного мира без каких-либо отклонений и не сделал ничего, что отделяло бы его от них.

В голосе его прозвучало раздражение. Кампредон изучающе посмотрел ему в лицо.

—Что вас тревожит, Аксель? — спросил он. — До сего момента мы с вами работали без проволочек. Ничего же не изменилось. Господин Эмиль Пуль, который, хочу заметить, служит не где-нибудь, а в Рейхсбанке, и не кем-нибудь, а вице-президентом, по-прежнему директор Банка международных расчетов. И я не слышал, чтобы кто-нибудь усомнился в его полномочиях. И господин Шелленберг, и фон Шрёдер, что бы там ни было, остаются директорами известной вам «Интернэшнл телефон энд телеграф». ИТТ у нас на обслуживании, и мы не видим причин рвать с ними отношения. Война войной, а дело делом. У нас с вами всегда было полное взаимопонимание.

Фон Троттен плеснул в бокал коньяку.

—Да нет, Реми, всё в порядке. Просто усталость. Очень много работы.

—А поедемте в горы. В моем шале всегда горит очаг. Проветритесь, отвлечетесь от забот. Скажем, в субботу. Что?

—Да, да, хорошая идея… Но сперва надо кое с чем разобраться.

—Ладно. Давайте. Не просто так вы приехали из Берна.

Фон Троттен помолчал, нахмурив брови. Положил ногу на ногу. Пригубил коньяк. Потом сказал:

—Архивы, Реми. Архивы.

Кампредон даже не удивился.

—Я так и подумал, — медленно произнес он. — Немного неожиданно, но логично.

—У меня нет другого выхода.

—Понимаю… А если — нет?

—Рейхсбанк, он тоже располагает архивом. Пока его не разбомбили, он цел.

—И кто за это возьмется?

—Гестапо. Гестапо, Реми. Только они.

—А вы не торопитесь?

—В самый раз.

—Как скоро?

—Скоро, мой друг, скоро.

—Это серьезно, это очень… э-э… серьезно… — Кампредон опять снял пенсне и принялся его протирать. — Но вы же понимаете, что отделить американские интересы не представляется возможным.

Фон Троттен молча развел руками.

—Кофе остыл, — кивнул на столик Кампредон и, помолчав, спросил: — Вы вернетесь в Германию?

—Вероятно… — Взгляд фон Троттена остекленел. — Когда всё закончится.

Спустя час Кампредон вышел на Штерненгассе, огляделся, поднял меховой воротник и споро засеменил в сторону перпендикулярной улицы, стараясь не поскользнуться на льду. Он за- шел в директорскую дверь Банка международных расчетов и на лифте поднялся на верхний этаж. Там он сбросил пальто, снял шляпу, пригладил волосы и по мягкому ковру прошел в президентское крыло. Молча отстранил вскочившего навстречу секретаря и дернул на себя дверь кабинета.

Томас Маккитрик поднял от стола седовласую голову.

—В чем дело, Реми? — тонким тенором спросил он.

Кампредон плюхнулся в кресло, выдохнул и только потом сказал:

—Мне неприятно об этом говорить, Томас, но немцы… э-э… они желают забрать… э-э… да, забрать… изъять часть архива, которая касается их сотрудничества с нами.

Золотой «паркер» Маккитрика грузно покатился по столу.

—Зачем им?

—Они намереваются его уничтожить. Да… э-э… им кажется, что пришло время его уничтожить. Избавиться, сжечь… Они готовятся к разгрому. Пора подтирать следы.

—Архив — сильный аргумент для шантажа.

—Без сомнения… — Кампредон пожал плечами. — Они предоставят гарантии.

—Но мы можем не отдавать.

—Боюсь, не можем, — покачал головой Кампредон. — Это как две половины одной купюры. Одна — здесь. Другая находится в Рейхсбанке. Придется идти на обмен. Нам ведь тоже не нужны лишние вопросы и сомнительные следы.

Об угрозе американским интересам Кампредон говорить не стал. Маккитрик мог бы и сам догадаться, будучи гражданином США. А мог и не догадаться. Как бы то ни было, француз решил: не буди лихо, пока оно тихо. Настало время подумать о собственной репутации. А раз так, то, исходя из личных интересов Реми Кампредона, архив лучше было сдать. И побыстрее.

Берлин,

25 января

В заснеженном лесу было сыро. Стволы деревьев отсвечивали пасмурным блеском. Время от времени откуда-то с вышины долетали тихие стоны сосен да дробный перестук невидимой птицы. В рыжих проталинах чернели клочья влажной, пожухлой травы.

Старый, довоенной сборки БМВ-321 стоял на краю опушки с выключенным двигателем, скрытый от глаз разлапистой елью.

Хартман подошел к машине сбоку, со стороны леса, откуда не ждали. Его заметили не сразу, а как заметили, из БМВ выскочил крепкий парень в кожаном пальто и, держа в отведенной руке «парабеллум», двинулся наперерез, угрожающе выставив вперед другую руку. Не останавливаясь, Хартман выдернул из кобуры пистолет и выстрелил парню под ноги. Вскрикнув, тот отскочил в сторону. Хартман рванул на себя дверцу машины — оттуда на него глянуло дуло тринадцатизарядного «браунинга хай пауэр». Недолго думая, он грубо отпихнул оружие и сел в автомобиль.

—О чем вы думали, Жан? — тихим голосом, практически безэмоционально произнес Хартман. — О чем вы, черт вас возьми, думали?

По широкому, покрытому куперозной сеткой лицу американца пронеслись оттенки удивления, встревоженности, опасения, собранности. В углу рта тлел окурок сигары.

—Я тоже очень рад вас видеть, Иван, живым и здоровым, — стараясь выдерживать легкую тональность, сказал он. — Вероятно, Берлин произвел на вас тягостное впечатление.

Хартман пропустил его слова мимо ушей.

—Говорят, существует вирус, поражающий головной мозг, — продолжил он. — Человеку кажется, что он дело делает, а в нем тем временем расцветает орхидея безупречного цинизма. Я вот сейчас всажу вам пулю в бедро, и вы умрете от потери крови. Прямо здесь. Вам надо убедить меня не делать этого.

Жан сделал своему провожатому знак остаться снаружи и недоуменно спросил:

—О чем вы? Какая муха вас укусила?

—Вы наломали дров, Жан или как вас там. Вам предстоит объясниться. Но, боюсь, этого будет мало. Глупость не так безобидна, как кажется.

—По-моему, вами овладели какие-то химеры, суеверия. Знаете, отчего на самом деле