Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

Сам Нерон вновь значительно усилил эту команду, лишь недавно выделив часть германских телохранителей для дополнительного обеспечения безопасности Агриппины. Традиция держать при императорском дворе в качестве телохранителей именно германцев восходит к Цезарю. Он успешно использовал в гражданской войне крупные контингенты конницы с правого берега Рейна и привел их в Рим. Со времен Августа охрану римских императоров обеспечивали телохранители-германцы[577]. Агриппина стала первой матерью императора, на которую была распространена эта привилегия, хотя и всего лишь на несколько месяцев.

Помимо германских телохранителей, Нерон также лишил мать права жить во дворце на Палатинском холме, тем самым придав растущей дистанции между ними пространственное выражение. У Агриппины не оставалось выбора, и она переехала в поместье, когда-то принадлежавшее ее бабушке Антонии Младшей[578].

Выселив мать, Нерон бесцеремонно лишил ее доступа к императорскому двору и тем самым в значительной степени изолировал в политическом плане[579]. Ее влияние стремительно таяло. Тацит с предельной точностью анализирует новое безотрадное положение императрицы-матери: нет ничего более эфемерного, чем репутация человека, основанная не на собственной силе, а на силе другого[580]. Этим другим, более сильным, был Нерон – они поменялись ролями. Вскоре уже никто не хотел вступать ни в какие альянсы с Агриппиной, напротив, в Риме зашевелились силы, которые стремились добиться ее окончательного падения.

Агриппина колеблется

Самый опасный удар нанесла Юния Силана, римская аристократка, которую Агриппина унизила несколько лет назад[581]. Незадолго до свадьбы Силаны Агриппина убедила ее жениха Тита Секстия Африкана в том, что Силана – не подходящая для него пара, ведь она развратница, да и, если подумать, уже не молода. После этого Африкан расторг помолвку. Наверняка были и другие аргументы против этого брака, кроме тех, что приводит Тацит и, как обычно, приписывает их женским интригам.

В 55 году Силана нанесла ответный удар. Через вольноотпущенников Кальвизия и Итурия она распространила слух, будто Агриппина положила глаз на 20-летнего аристократа Рубеллия Плавта, вела разговоры о свадьбе и о заговоре против императора. Плавт все-таки был правнуком Тиберия. В его браке с Агриппиной, правнучкой Августа, смешалось бы слишком много голубой крови. К тому же Агриппине еще не исполнилось 40 лет, и не исключено, что она сможет произвести на свет еще одного сына. Новость об этой связи определенно заслуживала внимания Нерона, независимо от того, правда это или нет. Такого мнения придерживался и Атимет, преданный вольноотпущенник Домиции, тетки Нерона, когда слухи дошли и до него; у Домиции также были счеты с Агриппиной, поскольку та немногим более 10 лет назад увела у нее мужа Пассиена[582].

Другой libertus Домиции, актер Парис, немедленно отправился в императорский дворец, чтобы официально подать донос на Агриппину. Парис лично знал Нерона, а император ценил его искусство, вероятно, поэтому Парис решился на такой шаг. Хотя время было не совсем подходящее: середина ночи, и Нерон пировал – в случае с «оскорблением величия», о котором явно шла речь, не было никаких сроков и правил. Император, скорее всего, уже не совсем трезвый, выслушал тревожные новости.

В тот же самый момент, как рассказывает Тацит, Нерон принял решение убить свою мать и ее предполагаемого любовника Рубеллия Плавта[583]. Сенека и Бурр, пировавшие вместе с императором, приложили немало усилий, чтобы отговорить Нерона от этого плана. Британник умер всего несколько месяцев назад и, как всем уже известно, по вине императора. И сразу после этого лишить жизни собственную мать? Принимая во внимание общественную реакцию, это было неразумно. Бурр пообещал собственноручно казнить Агриппину, если ее вина будет доказана. Но сначала император должен предоставить матери возможность защищаться, как и любому другому, кто сталкивается с обвинениями. Все-таки пир продолжался уже какое-то время, и вряд ли собравшиеся полностью владели собой. Очевидно, с этим доводом трудно было не согласиться, поэтому Нерон выразил готовность обдумать свое решение на трезвую голову.

На следующее утро император отправил Бурра и Сенеку к Агриппине, чтобы те сообщили ей об обвинениях, выдвинутых ее соперницами и их окружением. Агриппина яростно защищалась и убедила не только советников Нерона, но и пришедших с ними свидетелей. Она еще раз подчеркнула свой огромный вклад в возвышение Нерона и свою безоговорочную поддержку императора. Домицию Агриппина упрекала в том, что, пока она прокладывала Нерону дорогу к престолу, та заботилась прежде всего о своих рыбных прудах в Байях на берегу Неаполитанского залива. Агриппина не лукавила, сказав, что не чувствовала бы себя в полной безопасности ни после восшествия на престол Британника, ни в случае прихода к власти Рубеллия Плавта, поскольку список ее врагов был слишком длинным. И еще: бездетные пожилые женщины, такие как Силана, ничего не знают о материнской любви, поэтому они не понимают, что разочарованная мать порой может делать неосторожные замечания в адрес своего сына[584].

Нерон удовлетворился оправдательной речью, которую Агриппина произнесла лично, однако полностью восстановить отношения между матерью и сыном это уже не могло. В знак своей доброй воли Нерон позволил некоторым из сторонников Агриппины вновь занять высокие посты. Кроме того, Агриппине при помощи Нерона удалось проредить ряды своих противников: Силана, Кальвизий и Итурий отправились в ссылку, Атимет был казнен как инициатор обвинения. Однако Нерон не любил пропускать выступления Париса, поэтому его участие в деле он квалифицировал как роль посредника и преследовать его не стал[585].

Обвинения без осуждения

Чуть позже всплыл очередной иск по обвинению в «оскорблении величия». Его мишенью стал тандем Палланта и Бурра. Предполагалось, что вольноотпущенник и доверенный человек Агриппины, изгнанный Нероном, и префект претория, который также был обязан своим положением Агриппине и до сих пор воспринимался публикой как ее верный приверженец, стремились к смене власти, намереваясь использовать двоюродного брата Нерона Фавста Корнелия Суллу[586]. Он состоял в браке со старшей дочерью Клавдия Антонией и, таким образом, являлся зятем предшественника Нерона, а будучи сводным братом Мессалины, еще и шурином Клавдия. Однако сговор между Паллантом и Бурром во всех отношениях кажется неправдоподобным. Тацит также отметает все обвинения: обвинитель, печально известный участием в сделках по продаже конфискованного имущества, без сомнения солгал[587]. Нерон пришел к такому же выводу, и этот несчастный незамедлительно отправился в ссылку.

Наблюдательная аристократия сделала собственные выводы из того, как Нерон рассматривал эти дела, – выводы положительные. Только старики помнили, что delatores, наемные или действующие от своего имени обвинители, когда-то подвергались наказаниям. При Клавдии даже намеки на преступления по статье crimen laesae maiestatis («оскорбление величия») и другие заговоры против принцепса, как правило, расследовались и заканчивались не в пользу ответчика. Почти за 14 лет правления Клавдий приговорил к смертной казни около