Линии Леи - Евгений Луковцев

Я слез со стола. Голова больше не кружилась, так что садиться не стал — подошёл поближе к экрану.

— Ну вот же! Вот эта светлая полоса. И вот здесь виден блик вдоль края.

— Ах ты ж! — понял наконец Затяжной, а я всё ждал пояснений.

— Он прополз по самому краю слепой зоны. У нас камеры стоят так, чтобы охватывать как можно больше пространства внизу. Потолок в обзор не везде попадает. Для улитки это всё равно, что парадный вход без охраны.

— Он что, знал, где у нас камеры стоят?

— Возможно, — сказала Вересаева.

— Но не обязательно, — поспешил добавить Затяжной. — Камеры в темноте излучают в инфракрасном. Возможно, слизень способен видеть этот свет. Он попросту избегал его.

— А возможно, что не способен. Это надо уточнить. В противном случае, получается, что уже второй раз за этот месяц инор… путешественники осведомлены о наших защитных системах. Заметьте, Стожар, оба раза в эту историю встреваете вы.

Я решил не реагировать на эту сентенцию, потому что подозревал в ней очередную проверку своего здоровья. Вместо ответа я подошёл поближе к изображению слизня на стене.

— Только хвост в кадре. Как вы его вообще разглядели?

— Просто знала, куда смотреть, — пояснила Вересаева. — Иногда, чтобы увидеть на записи по-настоящему ценную информацию, надо смотреть вовсе не в центр экрана.

Мой переутомленный мозг выделил эту фразу. Эхом она прозвучала под черепушкой ещё раз, а потом снова.

— Ай да Аллардайс! Вот, значит, какой клад ты мне решил показать? — прошептал я.

Потому что понял, в каком месте допустил ошибку: смотрел в корень и не увидел главного.

Брехун

Ребенок лет пяти стоит у дверей вагона, пританцовывает.

(Тонким голоском): Организмик-организмик, потерпи, пожалуйста!

(Ниже, почти басом): Постараюсь, хозяюшка!

(Тонким голоском): Нельзя при людях описаться, ты уж держись!

(Басом): Понимаю, хозяюшка, как можно!

Подслушано в метро.

Проверить догадки удалось только через неделю. Раньше не вышло. Первые три дня мне вообще было запрещено появляться на работе, Вересаева после припадка насильно отправила в отгул и под угрозой увольнения запретила приближаться к метро.

На четвертый день я вышел на линию, но смена выдалась очень уж суматошная, отлучиться нельзя было ни на минуту. И после этого свой пятый "отсыпной" день я и вправду проспал. Ругал, иной раз даже нецензурно, сам себя, но сил подняться с дивана и съездить в отдел мониторинга за целый день не нашёл.

Ну а на шестой день, добравшись всё-таки до нашего заветного подземелья, услышал неутешительные новости. Все видеоматериалы по суициду на Киевской засекречены и переданы на хранение лично замдиректора, без снятия копий.

Передо мной встала дилемма: либо обращаться к Вересаевой и волей-неволей посвящать её в свои планы, либо идти на поклон к другому человеку, единственному, способному мне помочь. Встречи с ним я боялся и избегал, потому что чувствовал себя виноватым. И обязанным многое объяснить. А как это сделать, я не представлял.

Промаявшись сутки в надежде, что решение придет как-нибудь само собой, в конце концов сдался. Вышел на первой попавшейся станции, поднялся на поверхность, отошёл подальше от вестибюля и набрал номер Лёшки Смыслова.

Встречались мы в том же кафе, где не так давно я впервые втянул его в эту историю. Он снова пришёл в форме, снова уставший после смены — всё повторялось, кроме Сфинкса, сидящего по правую руку от меня.

— Дааа, вот так и проверяются друзья! — многозначительно заявил Смыслов, опускаясь на стул.

Мне было стыдно. Больше того, я чувствовал себя почти предателем. Ведь, пока Лёшка ещё лежал в нейрохирургии и заращивал трещину в черепе, я наведывался к нему. Но как только он пошёл на поправку и начал задавать вопросы, я сперва отделался несколькими неубедительными общими фразами, а затем бессовестно исчез с горизонта.

— Понимаешь, я…

— Да я-то понима-аю! — он пафосно тянул слова. — Как припекло, так друг. А как отвечать…

— Лёш! Я, правда, не знал, что тебе сказать!

— Вот когда тебе по голове прилетело, ты нашёл слова. А как мне тем же концом и по тому же месту, тебя оказалось с собаками не сыскать!

— Мне пришлось дать подписку…

— А мне пришлось нарушить устав, когда я тебе помогать взялся!

— Ты мне всю жизнь испортил, подлец! Уеду от тебя к маме! — выдал внезапно Сфинкс высоким писклявым голосом. А когда мы удивлённо заткнулись, продолжил уже своим, нормальным тоном: — Мы сюда пришли по делу или семейные сцены репетировать?

Я хмыкнул, Смыслов пожал плечами и сложил из ладоней знак тайм-аута.

— Кстати, знакомьтесь! — предложил я. — Алексей, мой старый друг. Сфинкс, мой новый коллега.

Интерес во взгляде Смыслова удвоился.

— Лучше имя. Не люблю обращаться к людям кличками.

— Это имя, — заверил Сфинкс. — Просто паспортистка тугоухая попалась, записала в документ, как сама расслышала.

— В смысле? — я удивился, потому что до этого момента считал его имя настоящим.

— Хорош коллега! Даже имени не знает! — подколол Смыслов. — А как она должна была записать?

— Когда я только переехал в Москву, мои документы переводили на русский язык. В метро в то время с кадрами было не очень. Переводчик кое-как справился. При заполнении сказал паспортистке, что моё имя ближе всего к местному слову "Феникс". Но она не расслышала или решила надо мной подшутить.

Он задорно улыбался, словно это событие нисколько его не расстраивало. Алексей не улыбнулся в ответ.

— Вы очень хорошо говорите по-русски, без акцента. Какой ваш родной язык?

— Ой, не берите в голову, я ассимилировался за эти годы! Теперь только по-русски и разговариваю!

— Вы, вероятно, не поняли. Я работаю в полиции на метрополитене. И у нас нет паспортной службы. Мы не оформляем людям документы. Кто вы такой?

— Да вы не горячитесь! Конечно, полиция людям ничего не оформляет. У метрополитена для этого есть своя служба. И кстати, с людьми она тоже не работает.

Сфинкс оценил недоверчиво подпрыгнувшую бровь собеседника и всего на миг сдвинул капюшон, оголив гладкий оливковый череп. Затем одарил нас улыбкой в сотню белых клинков. Я, привычный, и то отшатнулся.

— Простите, что так резко, просто надеюсь, теперь наш разговор пойдет более конструктивно. — Сфинкс явно был доволен произведенным впечатлением — Мы с вами одно дело делаем, и хорошо бы делать его без обид и взаимных подозрений.

— То есть, вы…

— Так же, как и вы. И как Евгений, вот, тоже. Служим в системе безопасности метрополитена. Только вы по своей части,