Исповедь - Юра Мариненков

приходится страну с колен поднимать. Где ваши православные? Где, скажи мне? Ни одного нет! А если есть, так сидят себе тихо в закрытых городах и не высовываются. Жрут свои бабки до сих пор, наверное. А людям обычным что? Подыхать от голода и холода, да? А господь там потом, после смерти поможет, точно.

Этот человек, разгневанно, с покрасневшим и искренним лицом двинулся в сторону двери. Открыв её и сделав шаг вперед, он неожиданно снова зашел назад, посмотрев на разбитое, окровавленное лицо Ромы.

– Пока живой, буду вас всех, сектантов, истреблять. Жизнь отдам ради того, чтобы нормальных и сильных людей вырасти.

Потом мигом исчез, оставляя лишь где-то в коридоре всё тот же быстрый звук, наступающих на бетонный пол, кирзовых ботинок. В комнату зашел тот человек, что доставил его сюда, быстро застегнул наручники и повел по тому же самому направлению, наверное, в ту же камеру.

Кажется, теперь всё становилось хоть немного ясным и понятным. Теплая и сыроватая комната уже никак не вызывала хотя бы малейшего спокойствия, с каждой минутой всё больше заставляя его бояться. Страх какой-то безысходности начинал разъедать совсем по-другому. Глубокие чувства в один момент немного вылезли из него наружу, с огромным страхом пытаясь осознать, что на самом деле происходит? Ещё неделю назад он не мог себе представить, что в мире сейчас происходит такое, а тем более, что всё это будет происходить именно с ним. Какие-то резкие и одинокие мысли проскакивали в его голове, пытаясь поверить, что всё это не правда и что, может быть, он спит? Были даже и варианты того, что это часть какого-то плана Сереги, которая обязательно должна хорошо закончиться. Но пока что, большая часть выдуманных предположений сводилась лишь к тому, что он с полностью поникшим видом примерно понимал всё происходящее. Теперь слова командира однозначно имели вес той самой правды, которые ещё пару дней назад просто не хотели восприниматься, как слова о настоящем. Получается, что на самом деле была какая-то война и то идиотское радио, что ему приходилось слушать почти год, по сути, несло обычную, пропагандитскую чушь. Но всё же, больше всего ему не удавалось хоть немного понять, зачем люди стали так относиться друг к другу? Ему не хотелось верить, что такие же тогда убили Марту и других жителей? На самом ли деле они на столько обезумели, что стали убивать из-за веры? Просто из-за того, что человек нёс свой крест, никак не причиняющий вред другим? Чем больше он пытался в это углубиться, вспоминая всё старое и новое, пытаясь собрать это в одну кучу, тем чаще с его глаз на холодный пол капали слезы. Усталость от всего в какой-то момент настолько завладела телом, что ему больше просто не хотелось в нем быть. Это мерзкое чувство ещё умудрялось добить ощущение предательства, которое он не раз совершил, опасаясь лишь за свою никчемную жизнь. Что, если бы он ещё тогда, при знакомстве с Артуром, сказал ему, что он священнослужитель? Может, тогда бы всё и закончилось? А если бы он это сказал возле заправки? Правда, лишь Серегин совет на этот счет хоть немного успокаивал его, надеясь на малейшую пощаду.

– Господи, – вслух проговорил он. – Пости ты меня грешного. Отпусти мне все мучения мои. – С его лица жадно текли всё те же слезы, а он молился, в этот миг, никак не думая о чем-то другом.

– Прости раба твоего, Господи. Прости предательство мое, Господи. Пощади меня и сделай так, как считаешь нужным. Убить нужно – убей, спасти – спаси. Господи! Услышь меня!

В тот момент, когда он стоял на коленях, скрестив свои пальцы, отходящие ото лба, раздался резкий звук поворачивающегося ключа и дверь с тонким скрипом открылась. Кто-то зашел, молча смотря, как он стоял всё в той же позе и молился. Он понимал, что напротив него кто-то есть, но терпеть больше никак не хотелось. Не хотелось, но пришлось. От тяжелого удара ботинком ему прямо в лоб, он откинулся назад, издав глухой звук соприкасающейся головы со стеной. Тяжелый и уставший взгляд резко встретился с тем молодым парнем, что пугливо смотрел на него. В этих молодых глазах самым видимым был именно страх, уже за которым неумело пряталась злость и гнев.

– Никаких голосов, понял? – напрягаясь и как можно тяжелее, сказал ему этот парень в камуфляжном костюме.

Лишь молчание и немного улыбающееся и заплаканное лицо было ответом на этот вопрос. Ничего больше отвечать не хотелось, да и не получалось. Сейчас вера казалась ему тем самым, что заставляло не бояться.

– Спасибо, Господи, что слышишь, – про себя проговорил он, всё так же всматриваясь в лицо этого юноши, видимо, вот вот собирающегося протянуть свой ботинок ещё раз.

Резким, хорошо отшлифованным разворотом, он ушел обратно, сильно толкнув дверь и не с первой, нервной попытки воткнув ключ в замочную скважину.

Кажется, теперь Ромино лицо было не таким уж и пустым, с каждым новым ударом сердца лишь больше наполняясь живыми эмоциями. Сейчас он начинал думать более спокойно и понятно. Резко вспомнились моменты из жизни с отцом Михаилом. Особенно то, когда опасался всех тех, кто ходил над их храмом, и самое главное, никогда и никого боялся. Он прекрасно чувствовал опасность, но никогда не впадал в глубокое ощущение возможной смерти, как это возникало у Ромы. Сейчас это ещё больше подбавляло понимания всего того, что должно было присутствовать в нем.

Снова за дверью какие-то шаги, но только на этот раз не одни, остановившиеся прямо около его двери. Опять знакомый звук поворота ключа и дверь открывается.

– На выход, – раздался никак не похожий на все предыдущие голос мужчины, правда, в костюме химзащиты.

Тут снова страх напомнил о себе, заведя спокойное сердце на ту же, непростую частоту. Чем ближе он подходил к этому персонажу, тем сильнее ему казалось, что он идет в абсолютную неизвестность. Это и было тем, чего стоило бояться.

– За мной, – сказал он и кто-то сзади, так же резко, как и в прошлые разы наклонив ему голову к полу, повел почти безжизненное тело по коридорам.

Идти пришлось не мало. Как минимум четыре лестничных пролета удалось насчитать его покрасневшей от положения голове. Он никак не ожидал, что из одной двери, стоявшей на поверхности, могут расти такие длинные и глубокие коридоры. Больше всего его удивил лифт, в который они заходили. Это был самый настоящий подъемник, обшитый серыми, почти полностью проржавевшими листами металла и решетчатым