Слепой цирюльник - Джон Диксон Карр

являют собой максимы, в которые в наши дни никто уже не верит? Сколько человек, например, в действительности считают, что «честность – лучшая политика»? В особенности если сами они честны. Сколько человек верят, что «рано в кровать, рано вставать» приносит обещанный результат? Равным образом у нас имеется афоризм, утверждающий, что в шутке содержится доля правды. Однако применение этого принципа на практике могло бы переполошить публику, оно потребовало бы гораздо больше остроумия и интеллекта, чем имеется у большинства, да и общественная жизнь сделалась бы невыносимой, если бы кто-то хоть на миг поверил, что в шутке стоит искать истину, – это было бы даже хуже, чем, например, отобедать с толпой психоаналитиков.

– Как это понимать? – спросил Морган. – Вы же не повесите человека за шутку?

– О, так это и не шутки. Вы ведь не догадываетесь, к чему все идет?

– Нет.

Доктор Фелл наскоро нацарапал какие-то слова на листке бумаги и передал его Моргану.

– Вот, для вашего дальнейшего просвещения, – произнес он, хмурясь. – Я тут набросал восемь подсказок. Восемь предположений, если хотите. Ни одного прямого указания среди них нет, и это означает, что я жду дополнительных сведений из второй части вашего повествования. Я искренне верю, что вы упомянете ту улику, которой мне не хватает, и предчувствие сильно настолько, что я – как и некоторые другие господа – рискну поставить на кон фуражку капитана Уистлера. Итак?

Морган взял листок, на котором значилось:

1. Самовнушение.

2. Благоприятная случайность.

3. Братское доверие.

4. Невидимость.

5. Семь бритв.

6. Семь радиограмм.

7. Устранение.

8. Лапидарный стиль.

– Все это чертовски мало значит для меня, – признался Морган. – Первые два пункта вы вообще можете трактовать как угодно… Погодите! Только не нужно так сопеть, сэр! Я сказал «вы», подразумевая себя. И мне даже думать не хочется, что скрывается за третьим пунктом… Но почему семь бритв? Мы не находили семи бритв.

– Именно, – загромыхал доктор, взмахивая своей вилкой так, словно это как раз все объясняло. – Суть в том, что, вероятно, таких бритв было семь, понимаете ли. В этом смысл.

– Вы хотите сказать, что нам надо было их найти?

– О нет! Цирюльник наверняка избавился от остальных. Все, что от вас требуется, просто помнить, что их было семь. И?

– И потом, – продолжал Морган, – еще этот пункт насчет семи радиограмм… Какие семь радиограмм? Я упоминал всего о двух в своем рассказе.

– А, насчет этого мне стоит объяснить, – согласился доктор Фелл, насаживая на вилку сосиску. – Семь – мистическое число, закругленное, завершенное, наводящее на предположения число в любопытном деле. Я сознательно использовал его вместо слова «несколько», потому что мы допускаем, что их было несколько. Самое интересное, я вовсе не имею в виду те радиограммы, которые вы видели. Этих вы не видели. И это имеет огромное значение, верно?

– Нет же, будь я проклят, если так, – с некоторым раздражением буркнул Морган. – Если мы их не видели…

– В таком случае продолжайте рассказ – предложил доктор, взмахнув ручищей. – Я так и чувствую, что не успеете вы закончить, как я добавлю еще восемь подсказок – всего шестнадцать, – благодаря которым мы раскроем и завершим это дело.

Морган кашлянул, прочищая горло, и приступил.

Часть вторая

Глава тринадцатая

Два мандарина

У не особенно умных летописцев имеется неискоренимая привычка пускаться, вопреки всякой логике, в рассуждения о том, что если бы не произошло такое-то и такое-то незначительное событие, тогда и события позначительнее тоже не случились бы, и так до бесконечности, пока в итоге они не доказывают, что в падении Трои виноват чистильщик башмаков царя Приама. А это откровенная чушь.

Без сомнений, подобный историк сказал бы, что все сложилось бы удачно после того, как Кёртиса Уоррена поместили в обитый войлоком карцер на палубе D, если бы не два крохотных сопутствующих обстоятельства, которые сами по себе были вполне безобидными. В доказательство он отметил бы, что заговорщики – вот бы они удивились! – по меньшей мере один раз в тот день едва не схватили Слепого Цирюльника; и тогда все безобразия на борту «Королевы Виктории» прекратились бы разом. Нынешний летописец в это не верит. Мужчины с неотвратимостью струи жидкой отравы, бьющей из сопла автоматического электрического противокомариного ружья «Русалка», действуют в соответствии со своим характером, и никакое отсутствие гвоздя для подковы им не помеха. Кёртис Уоррен, как можно было заметить, – весьма импульсивный молодой человек, легко поддающийся внушению. Если бы он не угодил в немыслимые неприятности одним способом, то непременно нашелся бы другой, и только бездумный софист сумел бы возложить вину за это на столь прекрасные вещи, как детективный роман и бутылка шотландского виски.

Sic volvere Parcae! [30]Чтобы утешить друга в заточении, которое они не могли с ним разделить, Пегги Гленн вручила ему бутылку виски (большую), а Генри Морган дал один из старых своих детективов.

И таким образом каждый, между прочим, продемонстрировал собственный характер. Если кто-то скажет, что Морган должен был бы сразу все понять, то в самом скором времени сможет убедиться, что голова у писатели и без того распухла от мыслей. Морган неистово сражался с порочной вспыльчивостью парок, и ему было уже не до собственных дурных предчувствий. Кроме того – тут он был согласен с Пегги, – если этот возмутитель спокойствия, Кёртис Уоррен, не лишен возможности учинить очередное безобразие, сидя под замком в обитом войлоком карцере, то где тогда, черт побери, он будет в безопасности?

Ну а теперь оставим философствования и вернемся к насущному.

Последовала почти трогательная сцена прощания, после того как Уоррен был ввергнут в узилище тремя дюжими матросами, двоим из которых сразу после потребовалась немедленная помощь судового врача. Описывать само их передвижение от каюты капитана до палубы D слишком долго, достаточно сказать, что оно напоминало сорвавшееся с крепления «огненное колесо» из рук и ног, которое катилось вниз по трапам, вынуждая бледнеющих пассажиров кидаться врассыпную. Последним усилием Уоррен был заброшен в карцер, и дверь захлопнулась, однако, помятый, но неповерженный, он все равно продолжал трясти решетку и осыпать ругательствами изможденных матросов.

Пегги, заливаясь горючими слезами, отказывалась его покидать. Если ей не позволено остаться с ним, она, из дружеских чувств, попытается пнуть капитана Уистлера в какое-нибудь уязвимое место, чтобы ее заперли тоже. Морган с Вальвиком, из тех же дружеских чувств, утверждали, что если старый ламантин считает Уоррена съехавшим с катушек, то тогда и они ненормальные и настаивают на своем праве оказаться под замком. Однако Уоррен