Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

Со стороны трудно судить о том, что на самом деле происходило между Стайнами после 1910 года. Их внутрисемейные конфликты были жесткими, и часто члены семьи даже не скрывали, что враждуют друг с другом. В их столкновениях порой чувствовалось что-то дикое и неприличное, обнажающее самые первобытные отвратительные человеческие побуждения. Но давайте все же вернемся к Гертруде и Пикассо и повнимательнее рассмотрим их творческий и человеческий союз.

Изучая в архивах Музея Пикассо переписку художника и Гертруды Стайн, я задалась вопросом: как, будучи носителями разных языков, они общались друг с другом в далеком 1905 году и как им удавалось понимать друг друга? Анализировать по их переписке их собственный койне[92] было довольно любопытно. В одном сообщении они могли смешивать сразу несколько языков, и самое простое послание могло выглядеть так: «Bonjour, bonjour, Bellissima cita questa and molta bella cavallo fait des bois! (Привет, привет! Прекрасный город и очень красивая лошадь, не правда ли!)» – писала Гертруда на обороте открытки со скульптурой Донателло, смешивая французский и итальянский. «По-моему, этот снимок красивее предыдущего, – продолжала она далее только на французском. – Эта лошадь хорошо впишется в твой замечательный интерьер»{335}.

В День Петра и Павла Гертруда отправила Пикассо другую «романтичную» открытку, в которой написала: «Желаю много счастливых дней! Я опоздала с поздравлением – но лучше позже, чем никогда. Искренне твоя»{336}.

Еще одно послание она отправила ему на открытке с «Портретом графини Анастасии Спини» (Contessa Spini) Иль Пиччо (Джованни Карновали), под которой написала: «Не правда ли, она хорошенькая? Приятно смотреть на счастливых каталонцев. Чем ты занимаешься? Тебе не одиноко? У меня все по-старому. Всего наилучшего! Гертруда»{337}.

«Я плохо говорю по-французски и еще хуже пишу на нем, – обронила она однажды в беседе с кем-то. – У Пабло та же беда. Но он как-то сказал, что мы общаемся и пишем на французском, который понятен только нам»{338}. И в самом деле, Гертруда Стайн и Пикассо общались на языке, который они сами и изобрели. Она никогда по-настоящему не утруждала себя изучением французского, Пикассо же подходил к постижению этого языка со всей серьезностью: к 1935 году он уже говорил на нем свободно. «Для меня существует только один язык – английский, – писала Гертруда Стайн. – И, пожалуй, единственное, что мне нравилось все эти годы – это то, что меня окружали люди, не знающие английского»{339}.

Гертруда наслаждалась одиночеством, дарованным ей статусом экспатриантки, живущей в стране, где никто не понимал того, что она писала, и где она могла легко изолироваться от окружающих, отгородившись языковым барьером. В то время как Лео в первую очередь был заинтересован тем, чтобы в их коллекции оказалось как можно больше картин Пикассо, Гертруда начала сближаться с художником с лета 1906 года, когда они договорились о ее портрете.

Кому первому пришла идея написать портрет? Как это финансировалось? Информации об этом нет никакой, кроме той, что мы встречаем в «Автобиографии Алисы Б. Токлас»[93]: «Гертруда позирует, а Пикассо, уткнувшись в холст чуть ли не носом, работает, сидя на краешке стула, держа маленькую палитру, на которой в основном только серая и коричневая краски. Таким она его и запомнила на их первом сеансе, а в общей сложности их было восемьдесят или девяносто»{340}.

Девяносто сеансов в течение трех месяцев? Трудно не думать об этом без улыбки. В любом случае все это время Гертруда занимала привилегированное положение в жизни Пикассо и была невероятно близка к нему, имея возможность напрямую соприкасаться с его чистым творческим пламенем. На эти три месяца ей удалось вытеснить из поля зрения Пикассо всех остальных претенденток, желавших пробиться в ближний круг нищего художника с улицы Равиньян.

Вот версия событий, рассказанная в «Автобиографии Алисы Б. Токлас»: «Прошло совсем немного времени, и Пикассо начал писать столь широко известный сегодня портрет Гертруды Стайн. Как именно все это происходило – никто не знает. Они и сами не помнят подробностей – эту часть их жизни словно бы стерло. Раньше Гертруда никогда не думала о том, что ей нужен портрет. А Пикассо, которому на тот момент было двадцать четыре года, с шестнадцати лет не писал ничьих портретов. Гертруда приходила к нему позировать девяносто раз. И чего только не произошло за это время!»{341}

В этом тексте много неточностей, расплывчатых описаний, полунамеков, пробелов, намеренно искаженных фактов, художественных недомолвок и чудовищных преувеличений. И как, спрашивается, опираясь на это все, вызволить семью Стайн из литературного тумана и восстановить хоть какую-то историческую правду, не заблудившись в адском лабиринте, созданном их легендами?

Давайте поговорим о том, до какой степени Пикассо и Гертруда были близки и какого рода была эта близость. В «Автобиографии Алисы Б. Токлас» автор определенно намекает на присутствующую между ними сексуальную искру. Вот в этом отрывке трудно этого не почувствовать: «Они и сегодня, сидя на двух маленьких низких стульчиках колено к колену, ведут друг с другом долгие разговоры в его квартире-студии. “Объясните мне это…” – просит Пикассо»{342}.

Не правда ли, удивительная симметрия между творчеством одного и другого (как в дружбе Пикассо и Аполлинера)? Две талантливые личности вдохновляют, бросают вызов и противостоят друг другу, бесспорно, влияя на то, чтобы каждый из них стал сильнее. В 1905 и 1906 годах, до Госоля, Пикассо писал «Портрет Гертруды Стайн», и тогда же Гертруда начала работу над своим сборником «Три жизни» (Three Lives). А в период с лета 1906 по лето 1907 года, когда, завершив портрет, Пикассо погрузился в эксперименты с «Авиньонскими девицами», Гертруда писала модернистский роман «Становление американцев» (The Making of Americans), задавшись целью показать читателям универсальную историю новой нации, основанную на реальной истории семьи Стайн. В этот период и Пикассо, и Гертруда, не сговариваясь, использовали в своем творчестве идею маски, которая пришла в голову Пикассо, когда он жил в Госоле. Но только он использовал этот прием, чтобы уйти от реалистичного изображения модели, а Стайн надела ее на себя, чтобы явиться миру в образе женщины-сочинителя.

Сюжетная канва романа «Становление американцев» начинается с рассказа о бабушке и дедушке Гертруды (немецких евреях, эмигрировавших в Соединенные Штаты и переживших множество тягот), а далее переходит к рассказу об их потомках. «Вдохновляясь модернистской фрагментацией картин Пикассо, Гертруда Стайн описывала то, как происходило «мирное внедрение Востока в европейскую культуру и что претерпевало в этот момент поколение, оторвавшееся от европейских