Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

Если говорить начистоту, то трудно сориентироваться в придуманном Гертрудой мире семьи Стайн. Все, что она написала, кажется извращенным и поддельным – начиная с названия крошечной деревушки на границе Франконии и Баварии, которую Даниэль Стайн, отец Майкла, Саймона, Берты, Лео и Гертруды, покинул в семилетнем возрасте 14 июля 1840 года, отправившись с родителями в Балтимор, и заканчивая тем, какими на самом деле были отношения между братьями и сестрами. Как разобраться, что правда, а что легенда в этой семье? Как отделить истину от вымысла?

В то время как Пикассо перекраивал тела девиц из авиньонского борделя и исследовал, не без участия Гертруды Стайн, другие миры, сама она переосмысливала генезис Соединенных Штатов, основываясь на историях, рассказанных ее отцом, подлинность которых изначально была сомнительна.

Стайн пишет, что место, из которого выехала семья, называлось Вайгергрубен, но это несуществующая географическая точка. Я потратила немало часов на поиск этого населенного пункта среди всех деревушек Верхней Баварии. Что это могло быть на самом деле? Вайльхайм? Вайсенбург? Вайсенхорн? Вайссенштадт? Вертинген? Вайден в Оберфальце? Вайкерсхайм? Вайнгартен? Наконец я выяснила, что это была крошечная фермерская деревня Вайккерсгрюбен. В 1840 году согласно статусу «защищенных евреев» нескольким еврейским семьям, торговавшим тряпьем, костями, скотом и занимавшимся переплетом книг, разрешили жить в этой деревушке в заброшенном замке графа фон Тюнген, построенном еще в XV веке. С тех пор это здание называют «Тюнгенский еврейский замок».

Знала ли Гертруда о статусе евреев в Баварии до революции 1848 года? Что ей было известно о временах правления Карла VI, графа фон Тюнгена (1776–1841), который, прежде чем стать королевским министром, служил послом Баварии в Афинах, Дармштадте и Касселе? Знала ли она, что ее дед по отцовской линии, Майкл Стайн (уважаемый человек и, по-видимому, лидер еврейской общины в Вайккерсгрюбене), покинул деревню при самых драматических обстоятельствах? В архивах до сих пор сохранены следы этой семейной драмы – задержки с оформлением необходимых документов, расходы на непростое путешествие, продажа всего нажитого имущества. Внизу официального документа от 12 мая 1840 года, в котором местный муниципалитет должным образом зафиксировал их отъезд, стоят лишь подписи отца и пятерых его сыновей на иврите, а мать вместо подписи проставила только три маленьких крестика{344}.

Как ни странно, но на страницах этой книги Гертруда оставила множество намеков на Пикассо, вплетя его образ в историю своей семьи. Например, придуманный калифорнийский город, в котором ее дедушка и бабушка нашли пристанище, назывался Госсолс. «Они жили на участке в десять акров в той части Госсолса, где в основном селились бедные семьи. Других зажиточных людей, кроме них, здесь не было. В доме им прислуживали служанки-иностранки и три гувернантки, которые присматривали за тремя детьми…»{345}

Но Гертруда на этом не остановилась. В «Автобиографии Алисы Б. Токлас» она отстаивала легенду о том, что кубизм родился в Испании, из недр испанской идентичности. «В магазинах Барселоны вместо открыток продавались маленькие квадратные рамки, внутрь которых нередко помещались сигары, трубки, кусочки ткани и тому подобное – и все это в точности повторяло композицию многих кубистических картин… Испанцы додумались до такого много веков назад»{346}. По утверждению Гертруды, Испания и Америка были «единственными западными нациями, способными реализовать абстракцию»{347}. Видимо, поэтому она была убеждена, что смогла раньше других увидеть кубизм и использовать его в литературе.

В октябре 1911 года, после завершения огромной рукописи семейной эпопеи, Гертруда Стайн вступила в период «героического обращения окружающих в свою веру»{348}. Она начала публиковать для журнала Стиглица Camera Work портретные очерки о парижских знаменитостях. В 1912 году была статья о Матиссе, затем в 1913-м – статья о Пикассо, и в том же году вышла статья «Мэйбл Додж на вилле Куронис». Для немногих счастливчиков, посещавших нью-йоркские выставки Стиглица и читавших его журнал, Гертруда Стайн стала главным американским рупором парижского авангарда, просвещая неосведомленную публику. В некотором смысле она поменялась ролями с Пикассо. Они были уже не просто «колено к колену», а «портрет к портрету», потому что теперь Гертруда стала автором «портрета» Пикассо. Она писала о нем: «Тот, за кем некоторые, несомненно, следили, был совершенно очаровательным человеком. Тот, за кем некоторые, несомненно, следили, был очарователен. Тот, за кем некоторые следили, был совершенно очарователен. Тот, за кем некоторые следили, был, безусловно, совершенно очаровательным. Он работал, но он никогда не работал до конца»{349}. Что это – вспышка гениальности или бравада? Так или иначе, сестра Лео Стайна, самая младшая в клане, вписала свое имя в историю.

В марте 1912 года Гертруда Стайн купила у Пикассо картину «Стол архитектора» (The Architect’s Table). Это было ее первое самостоятельное приобретение без участия Лео и не напрямую у художника{350}. «Я имею удовольствие подтвердить, что продаю тебе картину Пикассо “Стол архитектора” стоимостью 1200 франков, – писал ей Канвейлер. – Половина суммы выплачивается при подписании этого соглашения, а половина – осенью, когда ты вернешься в Париж»{351}.

Любопытно, что в нижней части этой овальной картины Пикассо изобразил визитную карточку, на которой от руки написал имя «Гертруда Стайн», словно ссылался на ожидаемую встречу, а заодно подчеркивал важность покупателя. Но в этой работе есть и другие знаки и символы: в оттенках бежевого и серого, подобно закодированному фрагменту мозаики, Пикассо собрал бессистемную, фрагментарную коллекцию своих любимых воспоминаний: посвященная Еве, его новой музе, фраза Ma Jolie (Моя красавица) отсылает к песне, которая была модна в те времена; слово «Марк» – к его любимой марке алкоголя; «Гертруда Стайн» – приветствует коллекционера. Все эти обрывки слов плавают среди моря усеченных предметов – двух наполненных бокалов, бутылки с алкоголем, музыкальной партитуры, занавесок с бахромой, – являющихся маркерами кубизма. Может, и в самом деле эта женщина, провозгласившая «мирное внедрение Востока в европейскую культуру» и утверждавшая, что «в двадцатом веке Европа больше не будет играть главную роль, потому что, возможно, с Европой навсегда покончено»{352}, была способна предвидеть глобальные мировые события и предсказать Первую мировую войну?

В 1935 году, после издания «Автобиографии Алисы Б. Токлас» несколько возмущенных знаменитостей решили опубликовать в журнале Transition свои собственные «Показания против Гертруды Стайн», чтобы восстановить факты, противоречащие ее видению мира. Вот что писал Жорж Брак: «Мисс Стайн ничего не понимала из того, что происходило вокруг нее. На заре кубизма Пикассо и я были заняты тем, что мы называли “поиском анонимной личности”. Мы были склонны стирать свою индивидуальность, чтобы добиться оригинальности. Иногда случалось, что любители искусства