Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

прощание, иль жена тебе чужее приятелей? Вот останусь я одна-одинешенька, у окна, сирота, очи выплачу: не спешит ли ко мне в дом письмоносочка, не готовит ли бумагу казенную?..

По части причитаний с Анной в поселке никому не сравниться, она, можно сказать, профессионалка. Случится ли умереть кому или обряжать невесту – кличут Анну. Никите слушать ее не переслушать до полночи: заводится она надолго, на муже свое искусство оттачивает.

– Что за блажь ты несешь, верещага! – насмелился Никита в тон жене перервать причитания. – Схоронить меня, что ли, задумала? Что ты воешь по мне, как по мертвому? Замолчи, а то горе накаркаешь. Мое сердце беду близко чувствует...

Анна брякнула на стол крынку с антипохмельным клюквенным морсом, по привычке повернулась к переднему углу, где вместо иконы красовался Буденный во всех регалиях, и простонала:

– Святый Боже со всеми апостолы! Мой мужик беду только чувствует! Вся деревня вокруг исстрадалася, а мой простофиля в неведеньи. Ты прости мою душу грешную, согрешила я с ним не единожды...

Выждал Никита момент между всхлипами и ругнулся по-своему:

– Ах, разжабь тебя! Говори толком, что приключилось.

– Так война ведь идет, Никитушка! Неужели еще не слыхивал? – разрыдалась вконец Анна. – В поселке давно все встревожились, нынче в ночь парашютистов ждут.

Вон в чем дело, оказывается. Никита и сам смутно помнил, что где-то краем уха уже слышал про самолеты, войну и десант. Значит, вон чем дело с Кубой закончилось. Надо сходить разузнать как следует. Никита отставил пустую крынку и сунул ноги в валенки. И в этот миг за окном темнота раздвинулась, как от сполохов. Высоко выброшенная из длинного ствола Карымовой «громыхалки», белая ракета повисла высоко над поселком, наполнив ночь неживым белым светом.

«Доигрались с ракетами на Кубе! – прояснилось в мозгах у Никиты. – Началось!» Споткнувшись об упавшую на колени Анну, он прихватил ружье и выбежал на двор. Его ближайший сосед Федор Каторгин тоже оказался на улице и тоже с ружьем.

– Возьмем сигнальщика! – крикнул ему Никита и, перепрыгнув изгородь, первым устремился вдоль улицы. За его спиной по подстывшей дороге затопало множество ног. Это другие соседи не пожелали отстать. Многие оказались с ружьями.

Вслед за потухшей ракетой взлетела новая, и по ее следу охотники определили: сигнальщик сидит за засольным.

– Окружай! От нас не уйдет!

Никита направил Федора с частью команды улицей, а сам с остальными пошел в обход по ноздреватому речному льду, чтобы отрезать шпиону путь в буераки за Обью. Им на дороге попался Виктор Седых, как и другие, при ружье.

– Вива Куба! – поприветствовал он ватагу.

– Вот именно – Куба. Следуй за нами, – скомандовал ему Никита, соображая на бегу, как бы подкрасться понезаметнее.

Витька присоединился было к ватаге, но приотстал и вскоре потерялся за огородами. А Никита уложил свою команду в снег под береговым обрывом и стал выжидать, пока с другой стороны засольный не обложит команда Федора. Луны не было видно, подтаявший снег не искрился. Старый засольный чернел настороженно-таинственно.

Как раз в это самое время или чуть-чуть пораньше доярка Дуся Абросимова благополучно разрешилась родами. Удалось ей это на редкость беспрепятственно, и теперь она утомленная и счастливая лежала среди подушек и ждала, когда повитуха Еремеевна покажет ей долгожданного первенца. Наконец Еремеевна поднесла к ней белый сверточек. От керосиновой лампы по стенам плясали тени, а по углам таилась тьма. Дуся приподнялась на локтях, чтобы в полусумраке получше разглядеть красное сморщенное личико.

– Дайте света! – попросила она.

И тотчас за окном щелкнуло, словно невидимым выключателем, потом зашипело, и двор, и окна, и вся изба наполнились ослепительно-белым сиянием. Еремеевна ойкнула, уронила младенца на одеяло и спешно устремилась под кровать, где и застряла между сундуками верхней половиной. Не успели Еремеевну извлечь и успокоить, как сполохи за окном повторно засияли, а по дороге к околице протопала вооруженная команда и раздалось несколько выстрелов.

– Ой, не к добру!

Стрелял Федор Каторгин, давая знать Никите о завершении охвата засольного. Никита поднял своих, засольный взяли по всем правилам и без потерь, но сигнальщика не застали.

– Ушел шпиен, опытен, – сокрушался Никита впоследствии за столом у Чулкова. – Но в другой раз не уйдет!

Чулков соглашался. Он всегда соглашался с другом.

Так, под ракетный и ружейный салют, родился Юрка Абросимов, ставший спустя годы болью и гордостью земляков. Он проживет жизнь короткую. Закончит летное училище, будет служить за границей и сгорит со своим вертолетом в чужом небе, заслоняя собой пассажирский самолет от бандитской ракеты... Но пока он сопит в пеленках и о своем будущем геройстве не думает.

Нынче в героях другие ходят. Например, Герасимовых старший сын, которого со времен венгерской заварухи дома не видели. Там, в Венгрии, он тяжелое ранение получил, с год потом в госпиталях мыкался, а выздоровев, остался на сверхсрочную. Нынешней зимой сообщил, что весной вернется. Ждут его сегодня не одни родители. Вспоминают и у костра, что мерцает на пристани у подножия старых кедров. Ждут солдата и молодые ребята, которым пора призываться, и бравый Никита Захаров ждет: на одной земле кровь проливать пришлось. Вот он устроился у огня и, пошевеливая палкой угли, рассказывает обступившим костер комсомолистам:

–...Питаются мадьяры исключительно помидорами и стручковым перцем. Они этого перцу осенью заготавливают больше, чем мы