Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

– Готово!

Пароходный брашпиль пыхает паром, канат натягивается, и нос судна с трудом ползет к берегу. Конец длинного зыбкого трапа падает в прибрежную грязь, и тотчас по нему устремляются на борт самые нетерпеливые:

– Пиво в буфете есть?

Не спеши их осуждать, мой читатель. Они никакие не пьяницы, не пропахшее бочкой пиво манит их сегодня на борт. После однообразно серой и тоскливой зимы пароход для них значит сейчас то же, что для провинциального меломана Большой театр. А пиво – это так, один лишь повод.

Но вот пробежали немногочисленные любители пива, и с трапа спускается матрос с длинным шестом-наметкой. Шест держат вдвоем вместо поручня для безопасности прибывших пассажиров. Их всего трое: высокий мужчина неопределенных лет в свитере и штормовке, с потрепанным рюкзаком, мальчишка лет шестнадцати с дерматиновым чемоданчиком и сугубо официального вида гражданин в галифе, дождевике и фуражке-сталинке. По кирзовой полевой сумке в нем можно определить не шибко большое районное начальство.

Пассажира в штормовке на пристани не встретил никто, и он скинул с плеча рюкзак, чтобы осмотреться. Зато сошедшего следом мальчишку немедленно облапил другой, повыше и покороче на вид:

– Здорово, Андрюха!

– Здорово, Толян! – Андрей отшвырнул мешающий чемодан, чтобы немедленно начать барахтаться с приятелем и дать выход нахлынувшей радости. Силы у подростков примерно равные, но приезжий подвижнее и ловчее. Ему удалось выскользнуть из объятий Толяна и заученным движением провести бросок «через бедро». Но Толя, падая, зацепил Андрея за рукав, и оба рухнули на чужой рюкзак. Спиной ощутив, что совершили недозволенное, мальчишки в испуге вскочили, оглядываясь на высокого. Высокий вскоре подобрал вещмешок и отодвинулся подальше от не в меру резвых подростков. Однако злиться на них, похоже, не собирался и смотрел из темноты вполне доброжелательно и, пожалуй, даже с завистью. Вот и славненько, что нормальный дядька попался. Другой бы разорался или в драку полез, а этот улыбается. Но дурить все одно хватит. Белов стряхнул с брюк песчинки и, отдуваясь, спросил приятеля:

– Ты к нам надолго?

– Поживем – увидим, – ответил Андрей. – Как там моя бабулька жива?

– А что ей станется, все еще бегом бегает. Вот встречать тебя послала, а сама, поди, баню топит. Я видел – вечером воду таскала. Идем, нас тут катер ждет, а то в темноте на тропе все ноги о корни собьем. Жорка вот-вот с пивом вернется...

– Может, и я с вами? – подал из темноты голос высокий, – Я командированный, к вам впервые и куда идти, не знаю.

– Вам, можно сказать, повезло, – откликнулся Толя. – Заезжую Андрюхина бабка держит, так что до самого дома проводим. Только не знаю, как на это капитан посмотрит, я ведь и сам пассажир.

– С твоим капитаном, я думаю, мы столкуемся. Ну, где ваш крейсер? Ведите.

В голосе высокого слышалась спокойная уверенность, какая бывает у военных и спортивных тренеров. Толя перестал сомневаться, перехватил у Андрея его чемоданчик и повел к тальникам, возле которых, как теленок на привязи, дергалась на швартове «блоха малого калибра».

Между тем выгрузка с парохода шла свои чередом. Уже и пассажир в галифе проследовал вниз по трапу, с неудовольствием чвакнув наяренными сапогами по прибрежной няше, и остановился поблизости. Из батареи авторучек в нагрудном кармане френча выбрал одну, отвинтил колпачок и приготовился учитывать груз, который раздраженные матросы чередой сносили на берег. Спускаясь с большим крапивным мешком на плече с шаткого трапа, матросы старались спрыгнуть в грязь, чтобы погуще обдать брызгами неприятного учетчика. Тот стоически терпел, прикрывался ладошкой, вздрагивал при каждом метком попадании, но своего поста не покинул, пока последний мешок не лег на берегу в небольшой штабель. И вот только тогда гражданин в галифе позволил себе оглядеться по сторонам с мысленным вопросом: где же встречающие?

Всевозможных встречающих и провожающих вокруг оказалось предостаточно, но, что непонятно и в высшей степени удивительно, до ответработника, казалось, никому не было дела. Одни без толку пялились на мешки, другие – на пароход, третьи вообще кричали отъезжающим всякую ерунду, какую обычно кричат на прощание. А у самого трапа сгрудилась подозрительно развеселая молодежная компания сразу аж с двумя гармошками. Видимо, от безделья они хохочут и дружно подкидывают чуть не до палубы долговязого парня в тельняшке со стрижкой «под Котовского». Гвалт стоит невообразимый, и никто, похоже, не думает обратить внимание на лицо вполне официальное.

«Ну доберусь я до вас», – подумал гражданин с полевой сумкой и попробовал было побагроветь от гнева, как сам Исак Исакович, но вовремя одумался вследствие полной бесполезности: в отблесках полыхающих костров все, даже самые безответственные лица, казались по-начальственному багровыми. Не осталось ничего другого, как притулиться к мешкам и выжидать, пока эта суматоха не уляжется сама собой. Наконец расшалившаяся молодежь отпустила изрядно укачанного парня на трап, на разные голоса напутствуя вдогонку:

– Служи честно, Сашка! Не забывай, пиши! Возвращайся!

– Вернется он, как же, – буркнул в свои «микояновские» усы уполномоченный. – Ему бы скорей из колхоза вырваться да паспорт получить. Так что не просто пиши, а пиши пропало. Не видать вам больше солдатика...»

Пока бывший комсорг поднимался на верхнюю палубу, чтобы с высоты напоследок махнуть землякам, у трапа возникла новая заминка: на него попытался ступить Котов, непривычно красивый, в шляпе и галстуке.

– А давайте качнем и Котова! – пискнула испуганная собственной дерзостью Зойка.

Пискнула и замолкла, но ее все услышали. Разошедшиеся не