Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

на шутку парни подхватили и самого Котова, как он ни отбивался. А что? Знай наших. Сам из комсомола лишь год как вышел. Однако легонький наш председатель, Сашка куда упитанней. Весело на память качнуть начальника. Да не каждому такая честь и доверие. Запоминай, Котов, эту ночь, этот причал и эти теплые надежные руки, что подняли тебя от земли и бережно подхватывают, не давая упасть. Крепче держись, председатель, за эти крестьянские ладони, не отрывайся от них и не возносись высоко, не оттолкни их грубым окриком, иначе опустятся мозолистые ладони по швам, тогда сорвешься ты с доверенной тебе высоты, и больно придется упасть, так больно, что поднимешься ли еще снова. Не забудешь? Ну, тогда хватит, иди, поправь галстук. Вот твоя шляпа, спеши. Пароход ждать не будет – уже гудит.

Вот уже отдана чалка и поднят трап, пароход отваливает. На верхней палубе рядом стоят Котов и Сашка. С берега им кричат и машут:

– Возвращайся, Котов!

Вместо него почему-то отвечает Сашка:

– Ждите на побывку!

Котов машет шляпой и пытается что-то сказать, но его заглушает гудок. Пароход удаляется в ночь, и на берегу темнеет. Вот за островом исчезают его огни, и лишь топовый фонарь на мачте плывет над кронами тополей, как падучая звезда. Воцарившуюся на берегу тьму жалким кострам не раздвинуть. Люди их кинули и кучками бредут в темноте к поселку. Все – праздник кончился. Речи замерли, не слышно и гармошек. Впереди, в поселке, дремлет тоска. Уехать бы отсюда на сверкающем пароходе в необъятный мир вместе с Сашкой и Котовым навсегда. А может, они еще вернутся? А?

Никита Захаров покинул пароход в числе последних, когда торопливые матросы уже начинали тащить на борт трап, Никита успел сбежать по нему, но в один сапог зачерпнул, и теперь в нем неприятно хлюпало. Тем не менее настроение у него не испортилось, и было отчего. В числе первых ему удалось прорваться к буфету и успеть заглотить две кружки настоящего тобольского пива. И пусть оно оказалось несвежим, отдавало бочкой и немного мочой, однако сам факт прорыва в буфет, озорства и молодечества Никиту бодрил и радовал. «Показал я некоторым штатским, – бродила в голове самодовольная мыслишка. – Назавтра обсудим с мужиками: «Вы на пароходе пиво не пробовали? Не успели? А я, ребята, прорвался. Четыре кружки выпил. Ха-а-рошее, я вам скажу, было пиво. Свежайшее. Так-то...» А не попавшие в буфет будут молча завистливо вздыхать и, глотая слюну, мечтать о следующем пароходе, который они уже никак не пропустят. Преисполненный таких благодушных мыслей, Никита поднялся на берег и вздрогнул, столкнувшись нос к носу у кучи крапивных мешков с неприятным бельмастым человеком в дождевике и фуражке-сталинке. Полевая сумка и набор авторучек в нагрудном кармане френча не оставляли никаких надежд: начальство наконец заявилось.

И уполномоченный наметанным оком выделил Никиту среди прочих, не заслуживающих внимания.

– Задержитесь, товарищ, – остановил он попытавшегося улизнуть подальше от греха Никиту. – Вы в колхозе на какой должности?

– Да ни на какой, просто в правлении, – поскромничал Никита.

– А я из района, по спецзаданию к вам направлен, Кандалинцев моя фамилия. – Здесь уполномоченный выдержал паузу, чтобы дать Никите время прочувствовать всю значительность прибывшей персоны. – Где же ваш председатель шатается? Почему не организовали встречу, вам ведь была телеграмма?

Прекрасное настроение еще не успело покинуть Никиту, и потому он ответил несколько легкомысленно:

– Был да уплыл наш председатель. Вон он нам с борта машет. На курсы отозвали. А телеграмма, может, и была, да до нас не дошла: на почте движок сдох.

– Надо было сообщить, что уезжает, я бы к вам не поехал, – заволновался уполномоченный. – С кем мне теперь все вопросы решать? Заместитель имеется?

– Имеется-то имеется, однако на месте его нет – на отделение выехал, – на всякий случай соврал Никита. – Да вы не беспокойтесь, все сделаем как следует. Сейчас на квартиру устроим, в баньке помоетесь с дороги. Вон нас катер ждет. (Никита мысленно похвалил себя за сообразительность: еще в буфете, торопливо глотая пиво, он сговорился с Мариманом подъехать на его катере до поселка.) Вы идите, а я распоряжусь насчет мешков. У вас в них что?

– Элитная культура! – многозначительно подняв указательный палец, продекламировал Кандалинцев и зашагал к катеру, не считая для себя возможным пускаться в дальнейшие разъяснения. А Никита достал нож и пропорол пузатое брюхо мешка. На подставленную ладонь пролились ядреные круглые зерна. Никита поднес их к глазам и изумился вслух:

– Якуня-ваня!

По весне долго ли измениться погоде. Случается час, в который то дождь, то снег, то солнышко жарко печет – семь перемен на дню, а за ночь все восемь. Еще минуту назад спокойная, Нега заершилась, запенилась, ударила брызгами в лобовое стекло медленно ползущего в потемках катера, набитого людьми. Небо погасло под тучами и опустилось под тяжестью снегового заряда. Тригонометрическая вышка зацепила беременную холодом тучу, и из ее пропоротого брюха щедро просыпалась на поселок, тайгу и реку мелкая ледяная крупа.

– Ядрена мышь! – выругался Никита и полез в крохотную брезентовую кабину, где уже притулились рядом с Жоркой наши знакомые мальчишки. Никита с трудом в нее втиснулся, плотно заполнив собой все свободное место. Высокий прижался к стенке кабины и натянул капюшон штормовки. Даже уполномоченный в своем видавшем виды заслуженном дождевике нахохлился, как промокший грач, и стал еще меньше ростом. Пронзительный ветер зашел с кормы и свободно гулял по катеру, чтобы окончательно застудить и без того до костей продрогших пассажиров. Но шайтан, бросивший ветром в катер, со своей пакостью припоздал, потому что тот вскоре ткнулся носом в песчаный берег.