Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

Варшава, в свою очередь, обвиняла Москву во вмешательстве во внутренние дела Польши. Польское представительство в Берлине сообщало своему МИД в октябре 1921 г.: «.большевистская агитация в Польше опирается на помощь еврейского Бунда и коммунистических организаций железнодорожников», советских представительств в Берлине, особенно торговой миссии, ведущих секретную переписку со своими агентами в Польше[662]. Польское правительство заявляло, что на территории Советской Украины находятся галицийские военные формирования и советские власти готовят восстание на отошедших к Польше по Рижскому миру землях с целью «отрыва кресовых повятов (окраинных уездов. – В.З.)»[663].

Большевики оправдывали свою активность в регионе набегами банд с польской территории. На Правобережной Украине действовали отряды Петлюры, заключившего весной 1921 г. договор с поляками о совместных действиях против УССР, а в Белоруссии – банды Савинкова и Булак-Балаховича, военные операции против которых продолжались до осени 1922 г. «Конечно, у нас “самые хорошие” отношения и с Польшей, и с Румынией», которые «готовятся к войне <…> с Россией», – заявил Сталин в декабре 1921 г. Ленин тогда же предложил IX Всероссийскому съезду Советов принять специальную резолюцию «против политики авантюры Польши, если авантюристские шалости с бандами <…> не прекратятся <…>, то мы поднимемся на всенародную войну». Но реальные возможности России исключали широкомасштабные военные действия[664]. Однако ни Москва, ни Варшава не были заинтересованы в нагнетании взаимной напряженности. В марте 1922 г. НКИД и польский МИД обменялись нотами, отношения между соседями несколько нормализовались[665].

На проходившей в апреле-мае 1922 г. Генуэзской конференции советская делегация заявила, что Польша препятствует свободе волеизъявления и самоопределения населения Восточной Галиции. Галичане вручили участникам форума меморандум с протестом против включения Восточной Галиции в состав Польши, что стало для Ллойд Джорджа поводом рассмотреть на конференции спорные проблемы востока Центральной Европы. Лишь угроза польской делегации покинуть Геную и заявления части делегатов, что конференция посвящена экономическим, а не пограничным вопросам, заставили британского премьера отозвать свое предложение[666]. Положение на Генуэзской конференции советской делегации было сложным, но подписание Рапалльского договора сняло с нее ответственность за несостоявшееся соглашение в ходе полуофициальных переговоров с западными державами. Благодаря договору в Рапалло Советская Россия вышла из изоляции, создав прецедент в международноправовой сфере, заложила основы для широкого сотрудничества с Германией. «После Генуи наше положение в Германии самое благоприятное…» – констатировал Чичерин[667]. Однако в августе 1922 г. в письмах из Берлина Сталину нарком отметил, что в Генуе был упущен шанс достичь компромисса с Ллойд Джорджем; он критиковал «разброд разных ведомств» и утверждал, что «нужна, модернизированная всесторонняя политика»[668]. Позднее (в декабре 1923 г.) Раковский писал Литвинову: возможно, нам удалось бы помешать формальному признанию аннексии Восточной Галиции Антантой в 1923 г., если бы в Генуе мы проявили «наше сочувствие к Восточной Галиции в тот момент, когда вопрос был поставлен Ллойд Джорджем»[669]. Генуэзская конференция также показала, что для возвращения в европейскую политику, Советская Россия должна решить проблемы, стоящие перед ней как региональной державой[670].

Рапалльский договор способствовал также нормализации советско-польских отношений, так как через Польшу осуществлялась советско-германская торговля. В июле 1922 г. Германия сняла действовавшее с июля 1920-го эмбарго на экспорт в Польшу. Тем не менее большевики долго опасались превращения восточных воеводств Польши в плацдармы борьбы против УССР и БССР. Этому способствовали и провокации белой эмиграции. Так, издаваемая в Варшаве под патронажем Савинкова газета «За свободу» напечатала текст секретного военного соглашения между Советской Россией и Германией, якобы подписанного наряду с Рапалльским договором. Но уже на другой день газета была вынуждена опубликовать опровержение германского посольства[671]. Канцлер Й. Вирт заявил 29 мая 1922 г. в рейхстаге: «Рапалльский договор не содержит никаких секретных политических или военных соглашений»[672]. Договор напомнил «почти забытый географический факт. Германия находится в центре между западными державами и Россией, и ее. следует рассматривать как мост между западными державами и Россией»[673]. Часть правонационалистических сил Германии подвергла ожесточенным нападкам и договор, и подписавшего его министра иностранных дел Ратенау, в июне 1922 г. он был убит членом ультраправой организации «Консул».

Советские дипломаты также по-разному оценивали линию Рапалло: Чичерин отдавал приоритет германскому направлению в советской внешней политике, считая, что договор закончил «триумф победителей» в мировой войне, положив начало «появлению новых международных политических сил». Литвинов, представляя англо-саксонскую ориентацию, видел в договоре прагматическую цель: дипломатические отношения с Германией[674]. Ленин же писал 28 августа своему заместителю Каменеву и Сталину: «С Германией теперь надо быть “мудрым аки змий”. Ни слова лишнего. Не “дразнить” зря ни Франции, ни Англии <…> ни слова с призывом не исполнять Верс[альского] договора» (передовица «Правды» 27 августа 1922 г. под заголовком «Против версальского ига» призывала народ Германии отказаться от выполнения условий Версальского договора)[675].

Ситуация требовала от большевиков осторожности, но акции Коминтерна и силовых ведомств нередко противоречили российским государственным интересам. В мае 1922 г. полпред в Берлине Н.Н. Крестинский сообщал: «Мы сильнейшим образом нуждаемся в сохранении Рапалльского германо-русского договора. Для этой цели нам необходим Вирт. Между тем от коммунистов идет кампания за свержение Вирта и за создание чисто рабочего правительства <…> с большим влиянием шейдемановцев (правых социал-демократов. – В.З.), главных противников Рапалльского договора». Участвовал в этой нежелательной для РСФСР кампании против Вирта секретарь ИККИ Радек[676]. Усугубляла ситуацию в регионе и компартия Германии. Резолюция данцигской организации КПГ констатировала в августе 1922 г.: «Данциг имеет большое значение экономическое и военное. Это – узел не только интересов Польши и Германии, но и государств Антанты. Создание сильной коммунистической организации необходимо. она может нам помочь в нашей германской работе»[677].

В то же время кампанию против правительства Вирта усилили правонационалистические силы, которые способствовали приходу к власти в ноябре 1922 г. кабинета В. Куно, начавшего откровенный саботаж выплаты репараций. Незадолго до этого, в сентябре, послом в Москву назначили Брокдорфа-Ранцау. Еще до назначения он писал: мировая революция остается главной целью советского правительства, «изменения его внутренней и внешнеполитической деятельности являются только тактическим маневром. Военные эксперименты в России и с Россией сегодня бессмысленны <…> Сект и его люди питают иллюзию, что сегодня возможна “политика Бисмарка”. Но Россия больше не империя Александра I и Николая I»[678]. Однако после начатой кабинетом Куно «политики катастроф» Брокдорф-Ранцау спросил в декабре у Троцкого о «хозяйственно-технических» (военных) пожеланиях и политических целях России в отношении Германии «в связи с военным давлением Франции против нас». Председатель РВСР ответил: все зависит от экономического