Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подведем итоги содержанию главы. К началу 1920 г. в польском общественном сознании окрепло убеждение, что Польша может обрести былое могущество и стать влиятельным государством Центральной Европы, способным противостоять Германии и России, при условии включения в ее состав значительных территорий на востоке. Экспансионистские устремления польских лидеров подогревала неясность с определением границ Польши державами Антанты. Поэтому планы Пилсудского с одобрением восприняло большинство поляков, особенно те, кто проживал за пределами этнической Польши. В начале 1920 г. лидеры большевиков заняли позицию максимальных территориальных уступок Польше в обмен на мирный договор. Только в апреле 1920 г. политическое и военное руководство Советской России отказалось от надежд разрешить конфликт ценой территориальных уступок и приняло решение о подготовке к активным военным действиям против Польши, но планы похода Красной армии на Варшаву в то время не разрабатывались. Будущее военное противостояние трактовалось скорее как противодействие необоснованным притязаниям поляков на ряд исконно российских земель. Поворот от сравнительно реальной политики к революционной геополитике произошел во второй половине июля 1920 г., когда Красная армия достигла серьезных успехов на фронте, а британская дипломатия предложила Москве неожиданно благоприятные условия мира.
Поражение Красной армии под Варшавой заставило Советскую Россию пойти на серьезные территориальные уступки в ходе мирных переговоров с Польшей. С другой стороны, военно-политическая ситуация в ЦВЕ осенью 1920 – весной 1921 г. оставалась крайне нестабильной, что давало большевикам возможность балансировать между революционной геополитикой и политикой реальной. Одновременно предпринимались первые робкие шаги по разграничению деятельности НКИД, ИККИ и силовых ведомств. Но решения зачастую оставались на бумаге или выполнялись формально, что приводило к негативным последствиям для государственных интересов России.
Глава V
Формирование «конфликтной модели» политики РСФСР (СССР) в ЦВЕ
5.1. Советская Россия и страны ЦВЕ в 1921–1922 гг
Столкновение межгосударственных интересов порождает в мире ситуацию, которая имеет структуру отношений на уровне системного и подсистемного (регионального) баланса сил. Анализ системно-структурных отношений в комплексе со специфическими противоречиями государств, позволяет определить природу международной ситуации, но только с учетом конкретно-исторических факторов. Последние играют особо важную роль в тех случаях, когда государство переживает внутренние экономические и социально-политические потрясения. Советская внешнеполитическая парадигма после подписания Рижского мирного договора и перехода к новой экономической политике отражала ориентацию большевиков не только на европейскую революцию, но и реальную политику, что проявилось в постепенном оформлении двух доктринально-концептуальных принципов, за которыми в последующие годы закрепились определения «мирное сосуществование» и «пролетарский интернационализм». Эти принципы отражали борьбу за создание благоприятных международных условий для укрепления советского государства и содействие мировому революционному процессу[619]. В то же время противоречивость заявлений и действий руководства РКП(б) свидетельствовала, по мнению (возможно, спорному) некоторых историков, о зарождении «конфликтной модели» – несовпадении позиций представителей советской элиты как по внутри-, так и внешнеполитическим приоритетам[620].
Непоследовательность внешнеполитических акций Советского государства была обусловлена в том числе и его военной слабостью. Ленин порой отказывался от собственных инициатив. 25 июля 1921 г., реагируя на критику Чичериным антисоветской политики Франции, Ленин предложил: «Проект (текст) грозного интервью Ленина или Троцкого (угрозы: сунься – вздуем!) <…> Поездка Тухачевского в Минск тоже с угрозой и с помпой <…> Директивы прессе». Чичерин заметил: «Грозные интервью и демонстративные поездки нисколько не внушат убеждения в нашей силе, но дадут богатейший материал для провокационной работы <…>. Наша печать должна бы выяснять, что эти измышления (Запада. – В.З.) <…> имеют целью <…> толкнуть малые государства в объятия Польши <…>. Нам кажется даже целесообразным обратиться к нашим ближайшим соседям с миролюбивой нотой»[621]. Политбюро предпочло предложение Чичерина, отправившего в августе 1921 году соответствующие ноты Польше и странам Балтии[622]. В сентябре Чичерин высказался против инициативы Троцкого о проведении военных парадов: «.мы воинственными демонстрациями напугаем публику <…> все будут льнуть к Пилсудскому и военным <…>. Наши военные парады послужат удобным аргументом для Франции, чтобы пугать не только Польшу, но и все малые государства»[623]. Польские дипломаты отметили в декабре 1921 г.: «Совнарком начал новую тактику в своей международной политике <…>. Она защищается Лениным, Красиным и Рыковым»[624].
В 1921–1922 гг. несколько трансформировалась также стратегия и тактика Коминтерна: на первый план вышла задача завоевания большинства пролетариата на сторону компартий («от штурма к осаде»). Начало этому процессу положили решения III конгресса Коминтерна (июнь-июль 1921 г.), на заседаниях которого шла дискуссия со сторонниками «теории наступления»[625]. Вместе с тем Троцкий в докладе о новых задачах Коминтерна характеризовал переживаемый период как «неустойчивое и весьма ограниченное во времени равновесие»[626]. От методов революционной геополитики Коминтерн не отказался. Так, делегация КПВГ докладывала III конгрессу: оккупированная с 1919 г. Польшей Восточная Галиция «оказалась в составе государства, с которым у нее была только традиция кровавой борьбы и войн, при отсутствии условий объединяющих <…>. Географически. – Галиция является естественным продолжением среднеевропейской равнины, упирающейся в Карпаты, т. е. продолжением территории У.С.С.Р. <…>. Экономически. – Восточная Галиция тяготела к экономическим центрам бывшей Австро-Венгерской монархии, а не Польши»[627].
С геополитических позиций оценивало роль Восточной Галиции и правительство ЗУНР, поддерживаемое представителями белой эмиграции. Большую активность проявлял Р. Сватковский, писавший Бенешу от имени Петрушевича: «.если Антанта даст самостоятельность Восточной Галиции, то Петрушевич предполагает акцию со стороны Польши, вроде той, какую совершил Желиговский в Вильно (.). По географическому своему положению В[осточная] Галиция есть тот естественный коридор, который ведет в промышленную Чехо-Словакию и через нее далее связывает Россию и с остальными промышленными центрами Западной Европы». Ряд политиков Запада предлагал разрешить Восточно-Галицийский вопрос одновременно с русским вопросом, но, по мнению Сватковского, «из периода коммунистической диктатуры Россия выйдет <…> ослабленной», поэтому «Галицкий коридор» в Европу надо открыть заранее. Правительство ЗУНР дает «заверения в неизменно дружественном его отношении к некоммунистической России». По мнению Сватковского, «население Восточной Галиции поголовно настроено антибольшевистски», но оно «предпочтет разорительный, но преходящий большевизм, окончательной полонизации (.). Петрушевич просил заверить Вас [Бенеша] <…>, что Подкарпатская Русь нераздельная часть ЧСР». По словам Сватковского, Петрушевич отказался вступить в переговоры с поляками, так как полагал, что, начав переговоры, «поляки не выполнили бы обещаний»[628].
Одновременно лидеры антипольских националистических организаций обращались за помощью в советские полпредства. В январе 1922 г. П.Н. Мостовенко писал Чичерину: «Правительство Петрушевича <…> зондирует почву о возможности получить от нас хотя бы замаскированную поддержку, в случае ожидаемой ими “ирландской” борьбы населения Восточной Галиции против польской оккупации <…> в виде ограбления галицийскими “бандами” наших приграничных складов»[629]. В феврале Мостовенко отметил: «<…> считаю полезным сговориться с
