Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

Литвы <…> существенную роль должен сыграть русский транзит <…> вопросы о Вильно и о Мемеле связаны между собой, и получение Литвой только одного из них разрешит экономическую проблему Литвы наполовину»[697]. Но с февраля 1920 г. в Мемеле находились французские войска. Британская газета «Manchester Guardian» писала: Мемельский край, расположенный «у бывшей русско-германской границы и располагающий длинным и доступным морским берегом, предназначается стать базой нападения на Россию»[698]. Сменивший Аралова на посту полпреда в 1922 году Я.Х. Давтян отмечал: немецкое население Мемеля после обнародования плана Гиманса опасалось «присоединения Мемеля к Литве, а через нее к ненавистной ему Польше <…> литовский Мемель и польский Данциг создали бы для Восточной Пруссии польские щипцы. Литва перестала бы быть транзитным мостом в Латвию и Россию»[699]. После провала этого плана западные державы согласились отдать Мемель Литве при условии отказа последней от Вильно, но Каунас отверг этот обмен[700]. Конференция послов оставила город под контролем Лиги наций, а вопрос о Виленщине – открытым, хотя правительство РСФСР в декабре 1922 г. обратило внимание Антанты на свою заинтересованность в Мемеле, составляющем естественный рынок для русского сбыта[701].

Политические и экономические интересы советских республик серьезно нарушал неопределенный статус Немана: его объявление международной рекой от Гродно до устья позволяло западным державам вмешиваться во внутренние дела Литвы и связать Польшу с Мемелем независимо от осуществления плана Гиманса. Не случайно конференция послов обещала признать Литву де-юре при условии ее согласия с интернационализацией Немана, но литовское правительство воспротивилось этому предложению. В итоге испортились отношения Литвы с державами Антанты, которые согласились на присоединение Виленщины Польшей де-факто, что облегчило польский нажим на Каунас[702].

Советское правительство было против разрешения вопроса о Немане без участия России и Белоруссии. Весной 1922 г. Давтян просил литовское правительство разрешить транзитный сплав русского леса по Неману, но выяснилось, что река закрыта и для польского, и для советского транзита, поскольку Литва «находится в состоянии войны с Польшей». Полпредство указало, что действия Литвы противоречат договору от 12 июля 1920 г., возложив на нее ответственность за понесенный ущерб[703]. По мнению советских дипломатов, отказ объяснялся тем, что литовское правительство, «взяв курс на Англию, решило также заслужить благоволение Франции. По близорукости оно идет в вопросе о сплаве на конфликт»[704]. Газета «Лайсве» писала: «Франция могла бы укрепить положение Польши, заглаживая причиненные Литве Пилсудским и Желиговским обиды»[705]. В 1922 г. Литва усложнила воздушное сообщение между РСФСР и Германией, требуя от советско-германского общества «Дерулюфт» промежуточной посадки самолетов на малопригодном для этого в осенне-зимних условиях аэродроме Каунаса[706]. Крестинский в связи с этим писал Литвинову 10 ноября: «.я думаю, что для Литвы, находящейся между Польшей, Германией и Латвией, из которых каждая не прочь присоединить себе известную часть Литовской территории, небезразлично, какую позицию мы будем занимать в ее спорах с соседями»[707].

В целом советское руководство смогло использовать складывающуюся на западных рубежах России геополитическую обстановку для укрепления своих позиций внутри страны и на международной арене. Характерно заявление геополитика-сменовеховца П.Н. Савицкого: «.большевики <…> к середине 1921 г., действительно “собрали” Россию. “Невоссоединенными” остались не более 1/10 территории». Если большевики падут, «волна народной анархии захлестнет Россию. В обстановке этой анархии выползут, как гады, самостийники <…> Создастся обстановка для интервенции <…> Россия <…> распадется не <…> фиктивно – но по-настоящему»[708]. Вместе с тем наличие в составе Польши крупных национальных меньшинств, этнически и культурно близких населению Советской Украины и Советской Белоруссии, антипольские ревизионистские устремления Германии и Литвы обусловили возможность вовлечения Советского государства в споры данных стран по территориальным проблемам. Данное обстоятельство и попытки Запада создать антисоветский санитарный кордон объясняли внимание большевиков к региону.

5.2. Завершение геополитической трансформации ЦВЕ в 1923 г. на фоне рецидива революционной стратегии большевиков

Начало политического кризиса в Центральной Европе обусловило обострение международной обстановки в связи с оккупацией франко-бельгийскими войсками Рурской области в январе 1923 г. Министр иностранных дел Польши А. Скшиньский признал в 1923 г., что 75 % польских границ подвергаются опасности, 20 % ненадежны и только 5 % безопасны[709]. Поэтому часть польских политиков и военных считала возможным совместное франко-польское выступление против Германии, а Польша тем временем, воспользовавшись напряженной ситуацией в регионе, добилась от Антанты 15 марта признания своего «суверенитета» над Восточной Галицией. Накануне этого акта РСФСР и УССР направили западным державам ноты протеста[710], о которых Литвинов писал Крестинскому: «Посылкой отдельных нот. мы желали подчеркнуть особенную заинтересованность Украины в судьбе родственных галичан. украинская нота составлена в более резких и категорических выражениях, чем наша»[711]. Австрийские представители в Москве и Львове (консул) в марте сообщали в Вену: советские ноты поддержал глава правительства ЗУНР Петрушевич, призвавший оказать Польше сопротивление, не исключая возможности присоединения Восточной Галиции к Советской Украине[712]. В майских посланиях в пражское полпредство Чичерин отметил: «Аннексия восточной Галиции не есть усиление Польши, а есть создание для нее кровоточащей раны», поскольку устраняет «непосредственный контакт с Российской Федерацией, о котором Чехо-Словакия всегда мечтала», ЧСР поддерживает «Восточно-Галицийский ирредентизм». Мы должны использовать чешско-польский антагонизм и убедить Прагу в совпадении «государственных интересов Чехо-Словакии и России»[713].

В то же время ЧСР как член Малой Антанты была озабочена наметившимся в 1922 г. сближением Польши с Венгрией, которое «разрезает политическое кольцо, связывающее Венгрию». Бенеш пытался выяснить позицию Польши в случае возможного конфликта между Чехословакией и Венгрией по поводу Подкарпатской Руси и сепаратистского движения в Словакии. Одновременно МИД ЧСР пошел на обострение советско-чехословацких отношений, использовав в качестве повода публикацию открытого письма Мостовенко, напечатанного 27 января 1923 г. в пражской газете «Die Wirtschaft», издаваемой на немецком языке. Чехословацкая пресса восприняла письмо полпреда как демонстрацию советско-германской дружбы и утверждала, что КПЧ блокируется с немецкими националистами в ЧСР[714]. Мостовенко писал, в частности, об игнорировании советского представительства чехословацкими властями, их поддержке эмигрантской «Российской миссии» и миссии Петлюры. НКИД РСФСР в своей ноте от 17 марта констатировал, что отмеченные Мостовенко факты являются помехой «к установлению более дружественных отношений между народами» ЧСР и СССР, и, не желая усугубления конфликта, назначил в феврале новым полпредом Юренева[715].

После решения, как казалось Польше, проблемы Восточной Галиции, она активизировала политику против Германии. В марте 1923 г. глава польского Генштаба генерал Ст. Галлер призывал распространить польское влияние в Литве, опасаясь, что «русско-немецкое влияние в Латвии и Литве станет настолько сильным, что они утратят независимость и тогда не удастся удержать наш коридор (Восточный. – В.З.) и Вильно»[716]. Литвинов