Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект - Виктор Александрович Зубачевский

информировал 22 марта Юренева: «На основании имеющихся у нас сведений можно заключить, что поляки готовятся <…> к нападению весной на Вост[очную]Пруссию. Быть может, это является той ценой, которой поляки купили у Франции благоприятное для себя решение по вопросу об ее границах»[717]. О планах захвата Польшей Восточной Пруссии также сообщал в Прагу чехословацкий консул в Риге, отметив при этом, что если советско-германское военное соглашение и существует, то в нынешней ситуации оно не имеет для Германии практического значения[718].

Поступавшая в Берлин информация о планах Варшавы заставила германские правящие круги обратиться за помощью к СССР. 15 января Радек сообщил Сталину о свидании своем и Крестинского с Сектом: «Главком <…> спрашивал нас, как будет реагировать Сов[етская] Россия на германо-польскую войну». России «теперь нельзя <…> воевать <…>, [но] мы <…> не можем быть уверены, что такая война оставила бы нас зрителями <…> удобная политика <…> говорить им, что они потеряли ужасно много времени, ничего не давая нам фактически»[719]. 17 и 22 января Крестинский информировал Литвинова: статс-секретарь МИД Германии Мальцан «боится, что <…> начнется германо-польская война». Крестинский сообщал, что Радек предлагал немцам укреплять советскую военную индустрию, а Германия хочет получить от нас вооруженную помощь, но РСФСР не должен «связывать себя конкретными обещаниями»[720]. В ответном письме Крестинскому Литвинов разъяснял: «.в Польше есть течение, толкающее Поль[ское]пра[вительство] на использование момента. [оно] взяло бы верх, если в Польше были уверены в нашей пассивности». Мы ограничились предостережением Польши в печати, хотя не разубедили «ни Польшу, ни Францию в отсутствии секретного соглашения с Германией. Не вижу большой беды в том, что такие подозрения существуют <…> мы не могли не указать на логическую связь между договором (Версальским. – В.З.) и нынешними событиями <…> Как будто бы у Германии не были отняты Верхняя Силезия, коридор, Данциг, Мемель». Литвинов также писал, что ему и Троцкому нанес визиты Брокдорф-Ранцау, «рассчитывая на нашу поддержку Германии», но нам «необходимо знать, как само Герм[анское] правительство] будет реагировать на захват Рура и возможное выступление Польши»[721]. О нежелании РСФСР провоцировать Польшу Литвинов информировал и советское полпредство в ЧСР[722].

Упомянутые советско-германские встречи и дипломатическая переписка осуществлялись в рамках постановления Политбюро ЦК РКП(б) от 18 января: «Поручить РВСР в срочном порядке разработать план <…> сосредоточения необходимых сил на западном фронте». «Правде» и «Известиям» было дано указание «напечатать статьи о польских авантюристах, стремящихся к нападению на Германию». Крестинскому поручалось «выяснить политику германского правительства в связи с занятием Рура и возможностью выступления Польши»[723].

К возможности достичь советско-германского соглашения в военно-политической сфере Брокдорф-Ранцау относился скептически, заметив: «это прежняя Россия могла вести “освободительную войну” J la 1812 за Германию». По его мнению, целью советского правительства была мировая революция. Тем не менее в феврале в Москве прошли переговоры между делегацией, которую возглавлял представитель министерства рейхсвера генерал-майором О. Хассе и советскими военными во главе с зампредседателя РВСР Э.М. Склянским (вместо заболевшего Троцкого), в ходе которых обсуждались вопросы о совместных военных действиях против Польши с участием Литвы в качестве союзника; немецких военных поставках и финансовой помощи; восстановлении советских военных заводов. После переговоров Брокдорф-Ранцау спросил Чичерина о реакции России в случае оккупации Польшей части немецкой территории. Нарком уклонился от прямого ответа, отметив, что «наши силы едва ли достаточны» и неизвестно, как отнесутся к Красной армии в Германии в случае ее там появления[724]. Но в донесении Куно 21 марта Брокдорф-Ранцау сообщил и о другом заявлении Чичерина: «.дружественные отношения германского и русского правительств важнее революционного взрыва»[725].

Большевики внимательно следили за подготовкой Польши к возможным акциям против Германии. Серьезно воспринимались польские планы в отношении Данцига: его стратегическое значение для России продемонстрировала советско-польская война 1920 г., когда через порт «вольного города» Антанта пыталась снабжать Польшу всем необходимым для ведения военных действий. Данциг стал к тому же базой Разведупра: бывшие советскими информаторами польские граждане ездили в «вольный город» без виз и на его территории были гарантированы от посягательств польской полиции[726]. Чичерин подчеркнул в марте: призыв в Польше «на учебные сборы, заем у Франции и газетная шумиха по поводу Данцига заставляют нас задуматься <…> Может создаться положение, при котором польские мероприятия будут вызывать наши мероприятия и обратно, и затем еще раз обратно и т. д. – обычный принцип лавин <…> Мы <…> считали бы крайне для нас <…> опасным переход Данцига в польские руки»[727]. Литвинов сообщил информацию о приготовлениях Польши к захвату Данцига Брокдорф-Ранцау, советуя «заблаговременно поднять шум вокруг этого вопроса в <…> прессе, чтобы Европа не была застигнута врасплох»[728]. Москва, в свою очередь, получила из Берлина текст секретного румыно-польского договора, носившего антисоветскую направленность[729]. Правда, аналитики ОДИ НКИД, ссылаясь на «польские источники», утверждали, что не ожидают «никакой авантюры со стороны Польши против Данцига». Глава торгового департамента МИД Польши Г. Тенненбаум заявил: для Польши характерна «некоторая пресыщенность» в территориальном отношении[730]. Хотя Литвинов по другому поводу позднее заметил: «В Коллегии (НКИД. – В.З.) не раз отмечали определенный полонофильский уклон» товарищей из ОДИ[731].

Тем временем польские правящие круги усиливали политическое давление на Данциг: в апреле премьер-министр Сикорский и президент Войцеховский совершили демонстративные поездки в Поморье (Данцигский коридор). 28 апреля Войцеховский, выступая в местечке Картузы, дал понять, что Польша для защиты своих прав в «вольном городе» не остановится перед его присоединением. Имея в виду французскую оккупацию Рура, польские газеты писали: «Гданьск должен запомнить: как Франции надоело нарушение Германией Версальского договора, так и Польше может надоесть нарушение Версальского договора Гданьском»[732]. В мае для оказания давления на данцигские власти в город неофициально прибыл генерал Желиговский, войска которого в 1920 г. захватили Вильно. Посланник Вены в Варшаве сообщал в мае в австрийский МИД: правая польская пресса прямо предлагает оккупировать Данциг, но польское правительство предпочитает пока добиваться присоединения «вольного города» легальным путем[733].

В конце мая к власти в Польше пришла откровенно профранцузская правоцентристская группировка, сформировавшая коалиционное правительство «Хьена» – «Пяст» во главе с Витосом. Новые власти активизировали политику против Германии, Литвы и Данцига, надеясь на поддержку Францией своих военных акций. Польские намерения в этом вопросе, отметил в июне посланник Австрии в Польше, подтверждают майские переговоры в Варшаве Фоша и его встреча с Пилсудским в Париже[734]. Германия, в свою очередь, писал в июне посланник Австрии в Венгрии, ведет подготовку к обороне от польского наступления. Министр внутренних дел