Роялистская заговорщица - Жюль Лермина

– Картам, прости меня. Ты всегда был моей совестью, я это чувствую в настоящую минуту более, чем когда-нибудь. Да, Марсель должна узнать истину. Вернись к ней и открой ей все, что ты найдешь нужным. Если меня убьют, в моем сундуке, в Париже, ты найдешь все бумаги, относящиеся к ее рождению, удостоверяющие ее личность. Поступи по своему усмотрению, я даю тебе полную власть. A затем, друг мой, имеешь ли ты еще что-нибудь сказать мне?

Картам обнял его.

– Жан Листаль, для меня ты остаешься, как был – Жаном Шеном. Для меня ты стал еще дороже после всего, что ты выстрадал. Ты говоришь, что я твоя совесть, ты же – моя сила, как Марсель – моя радость. Я узнаю в тебе человека, каким я был некогда. Я ухожу. Завтра мы оба будем исполнять наш долг. Почем знать, может быть, и старику Картаму придется броситься в свалку со шпагой в руке. Если я умру, продолжай начатое дело; если ты умрешь, я сам буду продолжать его до самой смерти. А теперь, друг мой и брат, обнимемся во имя нашей девочки… и Франции.

Оба обнялись.

– Одиннадцать с половиной, – заметил Картам. – В двенадцать часов я буду в главной квартире. До свидания, дай Бог удачи!

И он направился к двери.

В эту минуту вошел унтер-офицер и, отдавая честь, проговорил:

– Капитан, на аванпосте задержан, по виду судя, крестьянин, довольно подозрительный, который говорит, что имеет сообщить вам нечто важное.

– Хорошо. Привести его сюда… До свидания, Картам, – проговорил он, протягивая еще раз руку на прощание уходившему старику.

XIV

Арестованного ввели два солдата.

Жан Шен сел. Коптящая лампа освещала желтым, мерцающим светом эту сцену. Лавердьер стоял в тени.

– Это вас арестовали?

– Так точно, капитан.

– Кто вы такой и зачем находились вы на дороге в такое позднее время?

– Капитан, большое счастье, что я был на дороге именно в такое время, иначе мне не удалось бы сослужить вам службы, оказать вам услуги.

– Услуги?

– Я нашел на дороге раненого офицера. Его сбросила лошадь, и он сломал себе ногу. Он молил о помощи. Конечно, я подошел к нему, чтобы помочь ему. Это был офицер генерального штаба, он был в отчаянии, что несчастный случай лишал его возможности исполнить долг. Я обещал ему исполнить все, что он пожелает; он передал мне письмо, с просьбой вручить его первому встретившемуся офицеру. Затем, через минуту, и наткнулся на ваших людей, которые не хотели ничего слышать и потащили меня… Если бы я мог это предвидеть…

– Это письмо при вас?

– Вот оно, капитан.

Жан Шен протянул руку, почти не глядя на задержанного; лицо его было так мало видно из-под полей широкой шляпы, надвинутой без затей, по-мужицки, на глаза.

Он взял конверт и увидал печать генеральная штаба, а также имя генерала Вандама.

– Вы не ошиблись, вы оказали нам настоящую услугу, – воскликнул он.

– Очень рад, капитан, я и желал этого.

Жан Шен позвал вестового и сделал нужные распоряжения; расспросив о месте, где упал офицер, он отправил туда двух человек.

– Капитан, не съездить ли мне в Бомон на лошади этого крестьянина, я скорее буду там?

– Конечно.

И, обращаясь к Лавердьеру, он спросил:

– Можете ли вы обождать с полчаса?

– Извините, капитан, но мне необходимо поспеть к утру в Филипвиль.

– Странно, – заметил солдат, – нам он говорил, что едет в Валькур.

– Ведь это же по дороге в Филипвиль.

– И верно для покупки хмеля; при нем вот эти игрушки, – заметил не без подозрения солдат, кладя на стол перед Жаном Шеном два огромных пистолета, вынутых из седла.

До сих пор капитан не придавал никакого значения событию. Действительно, было дано приказание задерживать всех прохожих, желающих пробраться через границу, для того чтобы, насколько возможно, сохранить тайну движения войск.

Но здесь являлось обстоятельство иного рода. Крестьянин был задержан на французской земле и направлялся в французский же город. В то время Филипвиль принадлежал французам и был занят корпусом Жерара.

Тем не менее всегда следует остерегаться ночных бродяг.

Жан Шен взял пистолеты и стал их рассматривать.

– Это пистолеты по уставу, – проговорил он, – откуда они у вас?

– Я их нашел у себя в поле. Немало их тут валяется.

– Если бы это была правда, эти пистолеты не имели бы такого вида, они почти новые, вы говорите неправду.

– Вот прекрасно! – воскликнул с гневом арестованный. – Я оказываю услугу, поднимаю раненого, помогаю ему, насколько возможно, беру на себя поручение, из-за которого теряю время, и мне еще делают всякие затруднения, – где же справедливость?

– Капитан, позвольте вам доложить… – начал солдат.

– Говори.

– Этот человек совсем не особенно желал оказать услугу. Когда мы ему крикнули: «Кто идет?» – он не сразу нам ответил, и если бы только ему удалось сбежать, он, конечно, сбежал бы.

Солдаты, как уже было замечено, сильно сомневались, как бы предчувствуя, что император окружен невидимыми врагами. Они сторожили, чуяли измену.

Лавердьер чувствовал, что почва колеблется под ним; он попробовал отделаться нахальством.

– Шалишь! Другой раз меня не подденут оказывать помощь… Еще что выдумали… Я хотел бежать! Да разве я мог видеть часовых? Когда на вас нападают в лесу со штыком, конечно, это не особенно приятно. А даже если бы я имел намерение бежать, совсем было бы не так просто. Знаю я леса Бомона.

В сущности, все эти доводы были довольно логичны; но заряженные пистолеты шли как-то вразрез с мирной профессией хмелевщика, которую мнимый крестьянин присвоил себе.

– Все это возможно, – заметил Жан Шен, – но предосторожность необходима, и если вы истинный патриот, то поймете это и подчинитесь необходимости. Вы пробудете на бивуаке до утра, затем вы можете продолжать ваш путь.

Остаться до утра значило потерять обещанную награду за возложенную на него миссию к генералу Буриону.

Лавердьер быстро приблизился к Жану Шену и проговорил вполголоса:

– Капитан, велите выйти вашим людям, я бы желал переговорить с вами наедине.

– Довольно, – ответил строго капитан, – мне некогда. – И, обращаясь к солдатам, сказал: – Вы мне за него отвечаете. Обращаться с ним хорошо, но при малейшей с его стороны попытке к бегству – пулю ему в лоб.

Лавердьер в бешенстве кусал себе губы. Днем, при свете, будет еще труднее разыгрывать роль мужика. Тогда все пропало: в такое время подозрение в шпионстве – смерть.

– Пойдем-ка, милый мужичок, – проговорил один солдат, весельчак.

– Одна минута. Капитан, я уже сказал, что имею вам нечто сообщить, вам лично.

– Если вы