Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко

он отвлекал паству от пьянства культурной программой: устраивал ёлку, самодеятельный театр. Хор школьников исполнял русские песни, дети декламировали стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова… «Недовольные голоса скоро замолкли: правда ударила по сердцам и заставила замолчать неправду», – писал отец Тихон.

Как сообщал служивший на Аляске позже архимандрит Герасим (Шмальц)[295], отец Тихон помогал беднейшим алеутам не только «утешением душевным», но и чаем, сахаром, мукой, одеждой. Выписывал с Русского Севера семена пшеницы, пытаясь обеспечить Кадьяк собственным хлебом. Боролся против хищнической добычи лосося крупными компаниями: «В Аляске, и в частности на Кадьяке, идёт ужасное расхищение рыбных богатств… Таким варварским насилием жизнь рыб породы salmon прекращается в корне». Детройтский шаламовед Лора Клайн отмечает: отец Тихон защищал права американских аборигенов, лишь во второй половине XX века ставших полноправными гражданами США.

Человек незаурядный, в США Шаламов-старший был не только священником, но и просветителем, экологом, правозащитником, общественным деятелем. Его «Краткое церковно-историческое описание Кадьякского прихода» – не только хроника миссионерской деятельности, но и настоящий социологический очерк. На фото 1901 года отец Тихон Шаламов снят с будущим патриархом Тихоном (Белавиным)[296] – тогда епископом Алеутским и Аляскинским. Из его рук отец Тихон получит золотой нагрудный крест – «за крепкостоятельное служение на пользу православия среди инославия». Судьба этого креста описана в рассказе Варлама Шаламова «Крест»: ослепший старик-священник разрубил крест на части и продал, чтобы купить еды.

Золотую лихорадку в разных её версиях описывали Брет Гарт и Лондон, Мамин-Сибиряк[297] и Вячеслав Шишков, Павел Васильев и Олег Куваев… Принято считать, что в Америке в отличие от России и тем более СССР это была область, где безраздельно торжествовали личная инициатива, свободный рынок и американская мечта. Но вот, например, как описана в позднем джек-лондоновском рассказе «Как аргонавты в старину…» (1916) зима 1897/98 года, когда на Аляску, а вернее – в Доусон, находившийся на канадской территории, хлынули толпы охотников за золотом: «Слухи о голоде становились всё упорнее. Последние суда с продовольствием из Берингова моря застряли из-за мелководья у первых же отмелей Юкона, больше чем на сотню миль севернее Доусона. Они стояли на приколе возле старой фактории Компании Гудзонова залива, в Форте Юкон, по существу, за Полярным кругом. Мука в Доусоне дошла до двух долларов за фунт, но и за эту цену её нельзя было достать. Короли Бонанзы и Эльдорадо, не знавшие счёта деньгам, уезжали в Штаты, потому что не могли купить продуктов. Комитеты золотоискателей конфисковали продовольствие и посадили всё население на жёсткий паёк. Того, кто утаивал хотя бы горстку бобов, пристреливали, как собаку. Десятка два людей уже постигла такая участь». Дальше: «Слухи о голоде не только подтверждались, но становились всё тревожнее. Отряд северо-западной конной полиции, стоявший у южной оконечности озера Марш, где золотоискатели переходят на канадскую территорию, пропускал только тех, кто имел с собой не меньше семисот фунтов продовольствия. В Доусоне больше тысячи человек с собачьими упряжками ждали лишь ледостава, чтобы выехать по первопутку. Торговые фирмы не могли выполнять договоров на поставку продовольствия, и компаньоны тянули жребий, кому уезжать, а кому оставаться разрабатывать участки». В итоге героя рассказа – старика Таруотера – в Доусон не пустили. В критической ситуации, как видим, и на Западе применяют жёсткие административные рычаги, допуская грубое вмешательство государства в частную жизнь вплоть до попрания личных свобод – чтобы не было голода и массовых смертей. Традиционная жёсткость российской власти, возможно, объясняется именно тем, что наша огромная холодная страна в критической ситуации находится почти всегда.

«Варяг» и «жёлтая опасность»

В начале 1904 года, когда скорое столкновение между Японией и Россией уже казалось неизбежным, газетный концерн Херста командировал Джека Лондона в Маньчжурию. Тихий океан он пересёк на пароходе «Siberia» (снова Сибирь!). Как пишет главный русский лондоновед Виль Матвеевич Быков, Джек прибыл в уже знакомую ему Иокогаму в январе, недели за две до начала военных действий.

Японские власти медлят с выдачей аккредитации иностранным военкорам. 28 января Лондон оставляет коллег в баре отеля «Империал» и решает ехать на войну самостоятельно.

Токио, Кобе, Нагасаки, Модзи[298], Кокура, Симоносеки… Лондон мечется по японским портам, чтобы побыстрее отплыть в Корею, где ощутимо пахнет порохом.

В Модзи Джека арестовали, заподозрив в нём русского шпиона, фотографирующего военные объекты. Хотя, пишет Расс Кингман, Джек утверждал, что снимал носильщиков с тюками хлопка, грузчиков угля и играющих детей.

Из-за ареста он опоздал на пароход до Чемульпо[299]. 8 февраля сел на другой пароход – до Пусана. Оттуда отправился в Мокпхо, где нанял джонку и, отморозив лицо и руки, вдоль берега Кореи добрался до Кунсана. Сменил лодку и наконец, чуть не потонув, прибыл в Чемульпо на западном побережье Корейского полуострова. Встретивший его здесь корреспондент журнала «Кольерс» («Collier’s») Роберт Данн вспоминал: Джек храбр, как его герои, не знает страха и готов рисковать; сначала Данн даже не узнал Джека – тот был «развалиной», уши, руки и ноги были отморожены.

9 февраля по новому стилю, когда японцы атаковали Порт-Артур, а «Варяг» принял бой у Чемульпо, Джек был ещё в пути. «Варяг» он увидит уже затопленным. Виль Быков: «Нос военного корабля торчит над поверхностью воды. Видна труба, оснастка палубы. Кадры сняты с разных ракурсов. Ещё снасти каких-то потопленных судов попали в объектив. Вдали, у горизонта, дымятся верхушки мачт крупного судна. И подпись под фотографией его рукой – “Варяг”… Джек и сопровождавший его фотограф Данн две недели спустя снимали арену смертельной битвы… Железный нос, труба и обрывки корабельной оснастки над спокойной гладью вод – это останки потопленной командой канонерки “Кореец”… Эти сжавшие болью сердце снимки потопленных российских судов сделаны в феврале 1904 г. военкором американской газеты “Сан-Франциско экзаминер” Джеком Лондоном в корейском порту Чемульпо».

Купив лошадь бывшего русского посла, наняв переводчика и двух слуг, Джек Лондон с японской армией проделал 200-мильный путь до Пхеньяна, куда добрался 5 марта первым из военкоров.

Фотографируя корейский быт, Джек Лондон показал себя незаурядным портретистом: рыбаки, крестьяне, изготовитель трубок, парикмахер, носильщик… А вот и армия: японская пехота, артиллерия, привал, солдаты с котелками, полевая рация, вступление армии в Пхеньян, трофейные русские пушки и полевая кухня, русские пленные в бинтах… Став первым военкором, добравшимся до боевых порядков японцев, он сделал сотни фотоснимков, оставил документы войны и мира, имеющие историческую и художественную ценность. На Западе даже пишутся работы о Лондоне как о самобытном и ярком фотохудожнике. Всего в 1900–1916 годах он сделал порядка двенадцати тысяч снимков; его фотоэтюды, выполненные во время экспедиции на яхте «Снарк» по островам Тихого океана, имеют и научное – этнографическое значение.

В начале марта Джек Лондон описал в очередном репортаже первое столкновение японцев с казаками: «Первая стычка японцев и русских на