Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко

чего они хотят и почему так озлоблены друг на друга… Моё желание – закончить обработку своих научных трудов и уйти, уйти подальше, уйти совсем – к Дерсу!»

«Теперь для меня наступил вечный абсолютный покой»

Смерть Владимира Арсеньева окружена шлейфом конспирологических гипотез о происках советских или зарубежных спецслужб, по тем или иным причинам решивших его убрать.

Версии эти представляются нам пустыми домыслами.

Вместе с тем есть серьёзные основания предполагать, что Арсеньев успел вовремя уйти, не попав под репрессии второй половины 1930-х. Цифра 58, так или иначе, стала роковой – если не в виде номера статьи Уголовного кодекса, то в качестве последнего возрастного рубежа.

В июле 1930 года Владимир Арсеньев выехал из Владивостока в низовья Амура – в последнюю экспедицию. Простыл, вернулся больным, слёг с крупозным воспалением лёгких.

Не всем известно, что он, мягко говоря, не отличался богатырским здоровьем. Уже в 1900 году у 28-летнего офицера, по словам Анны Кадашевич, «заболели лёгкие от приморской сырости». В 1902 году он перенёс сибирскую язву. Из воспоминаний Кадашевич: «Варикоз, радикулит, грыжа (была операция), ослабленное сердце… Испорченный желудок… Он стал проситься на Кавказ на курорт, и врачи сразу дали ему вторую инвалидность. Он уговорил не списывать его в трутни, и тогда дали третью группу».

Ещё в 1909 году флорист Николай Пальчевский писал ему: «Очень рад Вашим успехам в деле исследования края, но для пользы дела позволяю себе просить Вас поберечь своё здоровье, так как иначе может случиться то, что со мной, а именно, надорвавшись на Сахалине, я оставляю весь свой громадный фактический и описательный материал, собранный за 25-летие служения краю, неразработанным». В 1928 году Хабаровское бюро врачебной экспертизы, обследовав Владимира Арсеньева, подтвердило третью группу инвалидности и стойкую утрату трудоспособности из-за ахилии желудка и хронического миокардита: «Сохранена способность лишь к лёгкой случайной работе». А он работал – железный человек. До последнего ходил в тайгу. В памятке, составленной им в 1913 году для сына Воли – Владимира Арсеньева-младшего, – были слова: «Работай или умри – это девиз природы. Если ты перестанешь работать, то умрёшь умственно, нравственно и физически».

Жена путешественника Маргарита писала его сестре, что в ночь на 4 сентября 1930 года Арсеньев не спал. Потом – уже днём, за два часа до смерти, – приходил врач и «нашёл, что всё в порядке». Около трёх часов дня начался сердечный приступ, но «голова работала у Володи всё время ясно». Маргарита Николаевна до последней минуты не осознавала, что Арсеньев умирает: «Эта необычная ясность мысли сбивала с толку». Под конец он пожелал записать последнюю волю, но карандаш выпал из рук. Владимир Клавдиевич Арсеньев умер от паралича сердца.

«Хоронил его Окрисполком – на похоронах был весь город – несколько тысяч людей шло за гробом. Цветов и венков было горы. У гроба всё время стоял почётный караул от общественных организаций – хоронили с музыкой. Так, как его, здесь, на Дальнем Востоке, никого не хоронили. Всюду его портреты, и хотят ставить памятник. А у меня на душе такая тоска безысходная…» – писала вдова сестре путешественника.

За некоторое время до смерти Владимир Арсеньев написал:

«Просьба! Убедительно и горячо прошу похоронить меня не на кладбище, в лесу и сделать следующую надмогильную надпись: “Я шёл по стопам исследователей в Приамурском крае. Они ведь давно уже находятся по ту сторону смерти. Пришёл и мой черёд. Путник! Остановись, присядь здесь и отдохни. Не бойся меня. Я так же уставал, как и ты. Теперь для меня наступил вечный абсолютный покой.

В. Арсеньев”».

Завещание не было исполнено. Приведённую записку всего несколько лет назад приморский краевед Геннадий Петрович Турмов[278] случайно нашёл у московских букинистов.

Учёного похоронили во Владивостоке на старом Эгершельдском кладбище, возле памятника красноармейцам, погибшим во время конфликта на КВЖД в 1929 году. В 1954 году перезахоронили на Морском кладбище Владивостока. Аккуратная могила недалеко от входа, крест. Рядом – товарищ по походам Мерзляков. Энтомолог Куренцов. Lady-captain Щетинина. Матросы «Варяга». Бандиты 1990-х…

В 1934 году вдову Арсеньева Маргариту Николаевну арестуют за принадлежность к контрреволюционной шпионской организации, которую якобы возглавлял её покойный муж. Она отрицала обвинения, в январе 1936 года вышла на свободу, однако в июле 1937 года вновь была арестована и в августе 1938-го – расстреляна (впоследствии реабилитирована).

В квартире Арсеньевых поселились чужие люди, многие его вещи и бумаги пропали – во время обыска или после. Помимо «Страны Удэхе» утрачен ряд рукописей: «О странном укреплении Дашень-моу в долине Цимухе», «Передвижение народов на востоке Азии в древнейшие времена»… А многое из того, что сохранилось, – не разобрано, не изучено до сих пор.

Переломанной оказалась судьба дочери Владимира Клавдиевича и Маргариты Николаевны – Натальи[279]. В 1939-м её осудили за содержание притона, вскоре освободили, в 1941-м дали десять лет за контрреволюционную агитацию. После освобождения Наталья Владимировна скиталась по стране, получила ещё один срок (за кражу денег из закусочной, где работала), пила, умерла в Благовещенске, по официальному заключению, от алкогольного отравления.

Владимир Арсеньев-младший[280] на Гражданской был мобилизован в армию Колчака[281], перешёл к красным. Добровольцем отправился на Великую Отечественную, демобилизован после ранения. В 1957 году вернулся в Приморье – в Находку, где и сегодня живут потомки Арсеньева.

Несмотря на все печальные обстоятельства, книги Арсеньева не изымались и даже переиздавались. В 1938 году в главной газете Приморья «Красное знамя» его уважительно назвали «известным русским исследователем Дальневосточного края», хотя ещё в 1931 году в том же издании вышла статья китаеведа Геронтия Валентиновича Ефимова[282] «В. К. Арсеньев как выразитель великодержавного шовинизма», в которой говорилось: Арсеньев предан «интересам враждебного пролетариату класса», у него нет «ни малейшей попытки… овладеть методом диалектического материализма», лицо Арсеньева – это лицо «верного сторонника российского империализма», его взгляды по национальному вопросу – «откровенно шовинистические, идеалистические, уходящие… корнями в… пропаганду империалистических идей и защиту интересов русской буржуазии».

В 1940 году в Москве переиздаётся книга «В горах Сихотэ-Алиня», в 1944-м выходит новое издание «Дерсу Узала». В 1945-м по предложению Географического общества улицу Производственную (бывшую Фёдоровскую) во Владивостоке, где провёл последние годы и умер Владимир Клавдиевич Арсеньев, назвали его именем. В 1947–1949 годах Примиздат с одобрения бюро Приморского крайкома ВКП(б) издаёт первое собрание сочинений Арсеньева. Правда, «Китайцев в Уссурийском крае» туда не включили, а в комментариях упомянули об арсеньевских «старых, отживших представлениях, свойственных буржуазной науке» и о том, что он «некритически унаследовал от буржуазной этнографии» ряд ошибочных позиций.

В 1952 году рабочий посёлок Семёновка в Приморье получил статус города и название Арсеньев.

…В 1929 году Владимира Арсеньева навестил во Владивостоке поэт Павел Васильев. О встрече он вспоминал так: «…Я сидел на балконе владивостокского отеля, пил чай и разговаривал с исследователем дальневосточного края Арсеньевым… Арсеньев протянул вперёд руку:

– Вот там, где