Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Попав в Хабаровск, Дерсу понял: в городе надо жить не так, как хочет он, а так, как хотят другие. Город его и погубил. Возвращаясь к себе в тайгу, Дерсу в марте 1908 года был убит под Хабаровском, у станции Корфовской, во сне – предположительно, беглым преступником, прельстившимся винтовкой гольда. Стоя у свежей могилы проводника и друга, «капитан» выносит приговор: «Цивилизация родит преступников… Созидай своё благополучие за счёт другого – вот лозунг двадцатого века. Обман начинается с торговли, потом… идут ростовщичество, рабство, кражи, грабежи, убийства и, наконец, война и революция со всеми их ужасами. Разве это цивилизация?!»
Отметим, что «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» (приведённая цитата взята из последней книги) были закончены ещё в 1916 году. Знаменитый труд Освальда Шпенглера[263] «Закат Европы» выйдет двумя годами позднее.
Критика современной западной цивилизации – вот содержание книг Владимира Арсеньева. Может быть, именно это – его главное послание нам, а вовсе не описания природы.
Летающие люди
У язычника Дерсу все – «люди», «только рубашка другой»: звери, река, огонь, камень… «Наша так думай: это земля, сопка, лес – всё равно люди», – говорит он. Вот пищевая цепочка в изложении Дерсу: «Один люди другой люди кушай… Чего-чего рыба кушай, потом кабан рыбу кушай, теперь надо наша кабана кушай».
А вот что он говорит о Солнце: «Его самый главный люди… Его пропади, кругом всё пропади».
Если Дерсу – плоть от плоти тайги, органичный её элемент, то Владимир Арсеньев – пришелец, хотя и дружественный. Но и он постепенно врастал в этот новый для него мир. Здесь интереснее даже не сами воззрения Дерсу, а то, как к ним относился Арсеньев. Без особой натяжки можно сказать, что Дерсу фактически обратил его в свою веру. Арсеньев начал всерьёз верить в таёжную чертовщину, хотя, разумеется, не был мракобесом.
Дерсу выступает в роли Сталкера, ведущего Владимира Арсеньева по неизведанной Зоне. Гольд принимает сигналы самой природы – то «рыба говори, камень стреляй», то о чём-то шепчут лишайники, то дерево падает поперёк тропы: «Дальше ходи не могу. Дорогу закрывай!» Арсеньев относится к этому с уважением: в таёжном монастыре – свой устав, да и приметы странным образом сбываются. Вот искатели женьшеня устроили в дубе кумирню, а золотоискатели вынесли её и остались ночевать и картёжничать прямо в дереве; молния убила игроков на месте. Или: арсеньевский стрелок на берегу поднял кость кита. Орочи испугались: кости кита трогать нельзя – будет непогода; уже к вечеру «свежий ветер превратился в жестокий шторм». Когда при попытке убить властелина тайги – тигра – три ружья одновременно дают осечку, удэгейцы нимало этому не удивляются…
«От решения вопросов: где начало творений и где им конец, образованный человек, несмотря на массу знаний, стоит так же далеко, как и первобытный дикарь. И оба суеверны. Разница только в том, что у первого суеверие сложнее, а у второго проще», – пишет Владимир Арсеньев. Он проявляет больший скепсис в отношении не «туземцев», а своих же солдат: «Странное дело: стрелки верили в существование своих чертей, но в то же время с недоверием и насмешками относились к чертям туземцев… Я неоднократно замечал, что туземцы к чужой религии относятся гораздо терпимее, чем европейцы. У первых невнимание к чужой религии никогда не заходит дальше равнодушия».
В книге «В горах Сихотэ-Алиня» Владимир Арсеньев описал свою встречу с загадочным существом – «летающим человеком». Случилось это на реке Гобилли – притоке Анюя, на юге Хабаровского края. Сначала Арсеньев увидел «медвежий след, весьма похожий на человеческий», и пошёл по нему. Потом кто-то «стремительно бросился в сторону, ломая кусты». Арсеньев швырнул в сторону источника шума камень. «Случилось то, чего я вовсе не ожидал. Я услышал хлопанье крыльев. Из тумана выплыла какая-то большая тёмная масса и полетела над рекой. Через мгновение она скрылась в густых испарениях, которые всё выше поднимались от земли». Удэгейцы не удивились сообщению капитана и рассказали ему, что в этих местах водится летающий человек: «Охотники часто видят его следы, которые вдруг неожиданно появляются на земле и так же неожиданно исчезают, что возможно только при условии, если человек опускается сверху на землю и опять поднимается на воздух». Чжан Бао добавил, что в Китае это существо тоже встречается и зовётся «Ли-чжен-цзы». Эти летающие люди «живут в горах, вдали от людей, не едят ни хлеба, ни мяса, а питаются только растением “Ли-чжен-цау”, которое можно узнать только в лунные ночи по тому, как на нём располагаются капли росы… Ли-чжен-цзы – сын молнии и грома, он младенцем падает на землю во время грозы. Это сильный, божественный человек, заступник обиженных, герой».
После этого уже не удивляет, когда в повести «Сквозь тайгу» (1927) Владимир Арсеньев спокойно пишет: проводник Сунцай Геонка «был незаурядный шаман и этот дар наследовал от своего покойного отца». Геонка называет клочья речного тумана, похожие на человека, «Ганиги» – это женщины, живущие в воде и имеющие длинные хвосты. Если они позовут человека по имени, вскоре он утонет. «Меня поразило в описании Ганиги сходство с русалками. Сходство не только общее по смыслу, но даже и в деталях. Может быть, русалки и Ганиги зародились где-нибудь в Средней Азии в древние времена. Отсюда они попали на запад к славянам и на северо-восток к удэхейцам», – совершенно серьёзно пишет Арсеньев.
Однажды он описал старовера, который говорит о Дерсу: «хороший… человек, правдивый», но – «нехристь… азиат, в Бога не верует… У него и души-то нет, а пар». А Дерсу в это время как раз собирается на охоту – подстрелить косулю, чтобы помочь этому самому староверу с пропитанием для его большой семьи. Владимир Арсеньев здесь – явно на стороне «нехристя» Дерсу.
Похоже, Владимир Арсеньев чем дальше, тем больше верил во многое из того, во что верил Дерсу. Сама тайга сделала учёного и офицера стихийным мистиком.
Братья по краю
Владимира Арсеньева и Александра Фадеева принято числить по разным ведомствам, но они куда ближе друг к другу, чем может показаться. В их текстах и судьбах – множество
