Холод и яд - Виктория Грач

Алексеевича, поскольку согласно ст. 307 УК РФ дача заведомо ложных показаний предусматривает уголовную ответственность.

Артём шлёпнул ручкой по листу и медленно, с шелестом, развернул его к Иванову, равнодушно вглядываясь в глаза Светлакова. Внутри ничто больше не дрожало и не колебалось. Иванов подтянул к себе бумагу. Оперативники склонились над текстом Артёма. У Светлакова дёрнулась бровь, взгляд помрачнел. Лист с хрустом сжался в кулаке Иванова.

Парадокс: Артём отчётливо видел в устремлённых на него взглядах угрозу, но был абсолютно равнодушен. Он расправил плечи и гордо поднял голову, готовый принять удар.

– Я не понял, – Светлаков нервно хохотнул, – ты решил, что мы будем с тобой играть в бирюльки?

Артём коротко мотнул головой:

– Я серьёзно. Я не буду ничего писать.

Иванов поднялся, угрожающей скалой нависнув над Артёмом, и его ручищи сжали воротник рубашки.

– Ты брыкаться ещё вздумал?

– Я. Не. Буду. Ничего. Писать! – судорожно всхрипнул Артём, исподлобья сверля полицейских взглядом.

Иванов с силой дёрнул его. Показалось, будто из него попытались вытрясти душу. С грохотом упал стул. Встряхнув Артёма до тупого выстрела в затылке, Иванов бросил его на пол. Перед глазами заплясали звёзды.

Старлей грохнулся за стол. А Светлаков склонился над Артёмом, и его пальцы вновь впились в шею:

– Мы давали тебе шанс по-хорошему. Раз уж ты не согласен – будем по-плохому, – сильным толчком Светлаков опрокинул голову Артёма.

В глазах потемнело. На запястьях неуловимо защёлкнулись наручники.

– Обычно… Обычно! Мы не даём вторых шансов, гражданин Родионов, – бросил Светлаков. – Но тебе дадим. Бог любит троицу. Может, на третий раз дойдёт, какой выбор верный.

Зажмурившись, Артём отрицательно мотнул головой. Осторожно коснулся лба, висков, носа. Медленно разлепил веки. На жёлтом линолеуме некрасиво блестели капли крови. Артём большим пальцем коснулся носа, облизал губы. Солоноватый привкус растёкся во рту. Подушечки пальцев окрасились багровым. «Вкусил взрослой жизни, блин!» – почему-то вдруг захотелось смеяться. Смеяться, душа эту тупую боль, прошившую его насквозь полностью. Смеяться просто так. А ещё здорово было бы ударить кого-нибудь или что-нибудь, чтобы выпустить намертво скованные эмоции.

Артём продолжал сидеть на полу, утирая под носом кровь и тяжело дыша. Светлаков (Артём понял это по характерному щёлканью каблуков) подошёл к столу, набрал что-то на телефоне. Тишину разрезал его жёсткий деловой голос:

– Дежурного ко мне.

Трубка грохнула. Иванов поднял Артёма за плечи и посадил обратно, с удовольствием вдавив в сидение. Артём ссутулился и исподлобья зыркнул на Светлакова, коршуном нависшего над ним.

– А если и на третий раз до тебя не дойдёт. Вдруг, – капитан многозначительно повёл бровью. – То будь готов, что и до нас не дойдёт. Мы не станем заботиться о том, чтобы при переправке тебя в СИЗО в хате тебе вдруг не попался убийца наркодилеров, из-за которых умерла его любимая сестрёнка.

В дверь постучали. Скрипнул за спиной Артёма ключ в замке. Кому-то было приказано определить Артёма в пустую камеру предварительного заключения. Наручники на мгновение покинули запястья, а потом его руки с садистским удовольствием заломили назад. Наручники снова щёлкнули. Вывернутые локти заныли, заставляя шипеть от боли через плотно сомкнутые зубы.

Его буквально втолкнули в руки стажёра, сопроводив словами:

– Это для предосторожности. Больно бойкий парнишка.

Как они дошли до камеры, Артём не успел осознать. Какие-то коридоры, лица, одинаковые формы, бряцанье ключей – всё это сливалось в сознании и билось где-то в районе виска. А в голове по кругу запускались одни и те же тяжёлые мысли: «Это какие-то грязные игры, не Илюхины, факт. Илья бы так не замутил. Он напрямую мстить бы стал. Шаховскому, а не отцу. Блин, вот бы Варька к Олегу Николаевичу обратилась… Он бы помог… Он же приехал тогда. Почему всё-таки ему не сказала? Плевать на банду, пусть орёт и ругает. Но он сможет разобраться. Может, она ему сказала?»

Бронированная дверь с небольшим окошком вверху открылась. Стажёр щёлкнул ключиком в замке наручников, впихнул в руки Артёму матрац с подушкой и простынёй, а потом втолкнул в полумрачное помещение, торопливо запирая дверь. Артём швырнул матрац на верхнюю койку, сам уселся на край нижней.

Голова раскалывалась, а запястья горели красным.

Глава 7

Варя резко распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух. В глаза бил свет из дома напротив. Значит, уже не ночь. Растирая одной рукой глаз, другой Варя принялась лихорадочно нашаривать на прикроватной тумбе над головой телефон. Она успела обнаружить пять ручек, два незавершённых ежедневника, опрокинуть батарею помад, вспомнить обещание самой себе прибраться, когда наконец-то в ладони оказался смартфон. Варя сощурилась от резанувшего глаза голубоватого света экрана. На часах было 6:45. Она, как обычно, проснулась за пятнадцать минут до будильника. Пожала плечами.

Уснуть всё равно бы не получилось: она и так всю ночь толком не спала. Ей виделись кошмары. То они с Филом и Артёмом бежали от погони и срывались в обрыв. То они с Филом дрались попадавшейся под ноги арматурой, как в кино. То им в спину стреляли пули. А последний сон остался в Варе взволнованным жаром и дрожью в конечностях. Казалось, Фил не во сне целовал её в шею, не во сне его горячие руки скользили под любимой рубашкой – наяву.

«Жесть…» – Варя мотнула головой, отгоняя наваждение, и зашла в соцсети. За ночь её никто не потерял, лотерею на беспроводные наушники она проиграла, беседа класса по-прежнему горела 3К+ сообщениями. Варя быстро пролистала её, наискосок выхватывая реплики. Однотипные. Обычно беседа пестрела просьбами помочь с домашней работой. Вчера о заданиях не думал почти никто: все обсуждали Артёма. Варя поморщилась и утомлённо села на кровати, откидывая одеяло:

– А я так надеялась, что это был сон!

Подсветила себе дорогу до выключателя телефонным экраном, пару раз едва не навернувшись на хаотично рассевшихся на полу игрушках. Хлопнула по выключателю. Желтоватый свет выжег тревожные остатки ночных кошмаров и успокоил грохочущее в грудную клетку сердце. Варя крутанулась по комнате в поисках домашних розовых шорт. Мимоходом запнула плюшевые игрушки и рюкзаки в разные стороны, подхватила с книжной полки расчёску. Шорты обнаружились на рабочем кресле под школьным рюкзаком. «Нет, надо всё-таки навести порядок», – взяв в зубы расчёску, Варя оделась и замерла перед зеркалом.

Новое чувство накрыло её. Девушка в зеркале была чрезвычайно хорошенькой. И прыщик на виске – соринка, и глаза у неё, оказывается, ничуть не хуже Машкиных зелёных или Филовских голубых, и длинные волосы красиво струятся по груди, и фигура у неё на редкость хрупкая и изящная, и грудь не