Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

этой ситуации). Причастные, особенно сами беременные, часто (не автоматически) проходят через контрастный душ чувств; они разрываются между тем, хотят они дать миру ребенка (которого они представляют себе и к которому, предположительно, уже испытывают чувства) или же нет. Обстоятельства беременности могут быть настолько ужасны, что беременная чувствует себя морально разорванной между защитой своей собственной души, как и своего собственного тела, и защитой еще не рожденной жизни.

Жесткие противники абортов обычно приводят аргумент, что оплодотворенная яйцеклетка уже является формой человеческой жизни и что никакую форму человеческой жизни умерщвлять нельзя, из чего далее выводится, что аборт должен классифицироваться как убийство и что он, таким образом, однозначно морально предосудителен, то есть является злом.

Разумеется, с определенного момента аборт фактически является убийством, — в таком случае речь идет о том, чтобы спасти жизнь роженицы, если в противном случае наверняка погибнут мать и ребенок. Я бы не хотел здесь отваживаться выносить суждение о том, с какой недели прерывание беременности является убийством. Для нашего размышления довольно того, что существует какой-то период времени, когда зародыш развит настолько, чтобы однозначно считаться человеком, чью жизнь прерывать нельзя.

Конечно, мне кажется очевидным, что благодаря современной молекулярной биологии мы знаем, что оплодотворенная яйцеклетка, а равно и организованная группа клеток, которая стремительно образуется после имплантации оплодотворенной яйцеклетки, — это еще не человек, а потенциальный человек. Не всякая группа клеток — это уже человек. Само по себе не является аморальным препятствовать превращению группы клеток в клеточную систему, иначе было бы аморально удалять родинки. Таким образом, вопрос в том, обязаны ли мы оказывать группе клеток, из которой может возникнуть человек и которая уже находится на пути к человеку, более весомое моральное уважение, чем моральным интересам матери, которые также надо учитывать.

Ответ гласит, что существует, по крайней мере, какой-то период (скажем, первые недели после зачатия), в который имплантированная группа клеток еще не является человеком, так что аборт в этот период не является убийством и, тем самым, морально не подпадает под категорию зла. Так как интересы взрослой матери в этих обстоятельствах морально весомее еще не наличествующих интересов потенциального человека, который разовьется из группы клеток (если это допустить), имеется диапазон ситуаций, в которых прерывание беременности не вызывает моральных сомнений.

Законодатели на протяжении многих десятилетий нашей еще молодой эпохи модерна, насчитывающей чуть более двух веков, определяли общественно приемлемый, демократически легитимный диапазон случаев, в которых аборт не является убийством. Это пример морального прогресса, который идет в ногу с научно-техническим, в данном случае медицинским, прогрессом. Я намерен здесь не ставить под вопрос принимаемые решения, а как раз указать на то, что, ввиду сегодняшнего медицинского знания, существует период, когда прерывание беременности не является убийством, и поэтому мы должны оказывать заинтересованным беременным любую мыслимую моральную, психологическую и медицинскую поддержку при прерывании беременности — что по большей части происходит в Германии.

Иначе это выглядело, к примеру, в Античности у древних греков, строивших биологические теории о возникновении видов и отдельных организмов, не имея возможности знать, что человеческие организмы развиваются посредством деления клеток, во многом определяемого генетическими кодами, которые в своей нынешней форме возникли в ходе миллионов лет эволюции. Поэтому на протяжении тысячелетий считалось, что люди уже с момента оплодотворения, как маленькие человечки, сидят в теле матери и как-то начинают расти. Будь это верно, моральная ситуация прерывания беременности была бы куда сложнее, так как тогда в любом случае и в любой момент времени мы убивали бы (очень маленького) человека. Но это не так, так что мы можем основываться на биологических фактах, открытых естественными науками.

Это привело к снятию моральной нагрузки с прерывания беременности. Конечно, поэтому на него в целом еще не скоро будут идти беспечно и без препираний. В конце концов, существует тысячелетняя традиция, которая всякую потенциальную человеческую жизнь уже считает человеческой жизнью, а равно и сложные психологические обстоятельства и положения причастных лиц.

Тот, кто выносит моральное суждение, чтобы оценивать действие и иметь возможность выбора между его вариантами, должен для начала знать, в чем, собственно, действие состоит. С этим связана неразрешимая проблема. Эта трудная проблема описания в этике состоит в том, что мы можем выяснить, что мы должны делать в конкретной ситуации, лишь подобрав правильное описание обстоятельств, которое позволит нам осуществить моральное познание.

Это ведет в бездны философской теории действия и моральной психологии, которая, в частности, бьется над проблемой, сформулированной британским философом Элизабет Энском [133]. Она возникает из-за того, что всякое действие можно описать с разных перспектив. То есть, когда кто-то делает что-то, он всегда делает много чего. Тот, кто готовит пирог, отделяет желток от белка, смешивает ингредиенты в миске, включает печку, говорит при этом по телефону, сверяется с поваренной книгой и т. д. Так что же, собственно, делает кто-то, когда он печет? Если мы не знаем, что именно делает некто, мы не можем морально оценить это.

Под какую моральную категорию подпадает то, что кто-то делает, очевидно зависит от того, как мы описываем действие. Оценка следует из описания, как только мы в достаточной степени проясняем то, что происходит. Впечатление, что существуют этические дилеммы, как и широко распространенное мнение, что в моральных делах в действительности нет однозначности, обусловлены тем, что бывает трудно, а иногда даже невозможно определить, что, собственно, кто-то сделал и какое намерение он при этом имел.

По этой причине арабист Томас Бауэр и историк Андреас Рёддер правы, когда они настаивают на том, что устранение неоднозначности в известных условиях может приводить к насилию, если оно вызывает соблазн преждевременного осуждения [134]. Зачастую бывает важно осторожно и без спешки оценить ситуацию, прежде чем выносить сложное моральное суждение, что является одной из причин того, что судебные процессы, для участников которых многое стоит на кону, часто идут с трудно выносимой медлительностью. Известной мудростью является порой поспать ночь или несколько перед принятием решения или даже отложить его на долгий срок, так как сгенерированная на скорую руку попытка решения может привести к опасному устранению неоднозначности. Разумеется, верно следующее: из принципа снисходительности и отказа от поспешности никоим образом не следует, что моральной однозначности не существует.

Почему бундесканцлер — не фюрер

Действия имеют последствия, которые никто не может обозреть полностью. Любое самое хорошее действие может повлечь за собой непредвиденные катастрофические последствия.

Возьмем пример из наших дней. Связанная с именем Ангелы Меркель политика в области беженцев, прежде всего в 2015