Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

культурное различие между группами людей нельзя когда-либо привести, чтобы, например, оправдать национал-социалистические концентрационные лагеря или злодеяния других тоталитарных режимов. Национал-социалистические убийцы не принадлежали к какой-либо иной культуре, чем люди, которых они преследовали.

Память о диктатурах, а равно и их исторические исследования и документация (это касается и диктатуры СЕПГ[122] в ГДР), является существенной частью нашего морального прогресса. В Германии разыгрался один из худших эпизодов морального воспитания человеческого рода. Экстремальные зверства, случившиеся при этом, служат ужасающим примером того, к чему может привести стремление переоценить все ценности. Поэтому мы особенно чутки к нарушению базовых ценностей, ведь сокрушение национал-социалистического террора было формой морального прогресса, ради которого многие люди отдали свои жизни, стремясь создать лучший мировой порядок.

Подобное имеет силу и в случае религиозно мотивированных жертвоприношений, обрезания женщин и девочек, рабства, принудительной проституции, а равно и менее жестоких, но тем не менее неприемлемых формах неравенства между полами, к чему относится задокументированная разница в зарплате у мужчин и женщин или то, как в медийной или прямой коммуникации, к примеру, все еще говорят об успешных и могущественных женщинах (например, об Ангеле Меркель и Ренате Кюнаст). Полное равноправие возникнет только тогда, когда никто не будет замечать, к какому полу принадлежит человек, выполняющий профессиональную задачу (кроме профессий, в которых половые признаки играют решающую роль). Прежде чем дальше идти к этой цели, нам предстоит еще многое прояснить, так как далеко не определено, какие профессии с какими половыми признаками связаны. Во многих отношениях мы только начали исследовать тему гендера.

Отказ от широкомасштабного ценностного плюрализма — это не акт пренебрежения иными культурами, а признание универсально разделяемой человечности. Культуры не отделены друг от друга, ведь они вовсе не определяются политическими границами. Попросту неверно, что существует немецкая культура или ведущая культура, которая связывает всех, кто принадлежит к ней или верит в нее. Мы мультикультурное общество и всегда им были. Ведь невозможно скоординировать установки, желания, представления, таланты и действия более чем восьмидесяти миллионов людей так, чтобы получилась монокультура. Даже такая тоталитарная диктатура, как у национал-социалистов, в себе была многосложной и разнородной. Конечно, не было никакого воображаемого прошлого, в котором все сходились бы в том, что конкретно все должны делать. Национал-социалисты преследовали и убивали друг друга (что является сущностным признаком тоталитарных систем, в которых никто не защищен от преследования, даже диктатор).

Из этого не следует, что проект мультикультурализма провалился. Ведь он не может провалиться. Монокультура не может образоваться в условиях современной массовой демократии даже частично. В свою очередь, это не значит, что политика должна относиться на равных правах к любому мнению и любой форме жизни. Мультикультурализм скорее предполагает совместную экспедицию: все мы сидим в одной лодке и вместе должны выяснить, как нам достичь дальнейшего морального прогресса. Попросту не существует пути, который не вел бы через мультикультурализм, возникающий автоматически, когда миллионы людей (насколько «этнически» едиными они бы ни казались) оказываются частью одного общества.

Категорический императив как социальный клей

Знаменитый категорический императив, который Кант сформулировал, чтобы выразить всеобщий принцип этики, метит в самую суть. Разумеется, формулировки Канта здесь, как всегда, нельзя понять сразу, так как он помещает их в сложную философскую систему.

У нее есть свое основание, которое я как философ не хочу ставить под сомнение. Моя задача здесь в том, чтобы предложить толкование категорического императива, которое должно быть понятно всем. Для этого мы должны взглянуть на две формулировки Канта, которые обычно называют формулами универсализации и самоцели.

Формула универсализации. «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства»[123].

Формула самоцели. «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству»[124].

То, о чем здесь говорит Кант, можно понимать как основу успешного формирования общества. Один из вопросов, на которые он отвечает своим категорическим императивом, можно сформулировать следующим образом: как нам скоординировать наши действия так, чтобы мы могли достигать желаемого, не нанося другим, желающим другого, вреда, который нам не следовало бы допускать?

Конкретный и, к сожалению, очень бытовой пример: смартфон, который я ношу с собой, состоит из частей, которые соединены друг с другом настолько сложным образом, что лишь немногие специалисты действительно могут полностью понять его. Поэтому-то компании и могут вообще получать преимущество на рынке, производя продукты, которые другие компании предложить не могут. Но части, из которых состоит мой смартфон, не взялись из ниоткуда. Они доступны только потому, что существует глобальная производственная цепочка, в которой задействовано много людей. Ее частью является добыча редкоземельных элементов[125] людьми, которые трудятся в ужасных условиях и при допустимом минимуме свободы как наемные рабы, получающие за свою тяжелую работу далеко не принятую у нас минимальную заработную плату.

Таким образом, преследуемая мной свобода приобретать новый телефон так часто, как я могу себе это позволить, в конечном счете вредит другим людям морально неприемлемым образом. Хотя спрос на смартфоны и порождает рабочие места в регионах, доселе испытывавших структурную нехватку в промышленности, эти места при этом оказываются значительно хуже тех, что нам действительно следовало бы создавать, чтобы открывать людям в исторически неблагополучных странах простор для жизни, на который мы претендуем как на само собой разумеющееся право человека.

Многие из наших повседневных потребительских желаний несовместимы с тем, чтобы возводиться в статус всеобщего законодательства, так как они предполагают, что одна группа людей эксплуатирует много других групп людей для достижения своих потребительских целей. Не говоря уже о часто обсуждаемых в наши дни экологических проблемах, которые мы усиливаем своими способами потребления. Пластик сокращается не только за счет отказа от полиэтиленовых пакетов в супермаркетах, он в гигантских объемах содержится, например, в детских игрушках. Таким образом, вопрос в том, можно ли вообще морально оправдать существование компании Lego (ответ довольно однозначен…).

Таким образом, производственные цепочки нашего сегодняшнего сверхпотребления при более тщательном рассмотрении оказываются несовместимы с категорическим императивом, так как мы желаем (делаем максимой нашей воли, по выражению Канта) много чего, что мы могли бы заполучить, лишь нанеся значительный вред другим людям. Этот вред, конечно, более или менее искусно скрывают или опровергают. Таким образом, затрудняется моральный прогресс, так как то, что мы действительно знаем уже давно, вытесняется из пространства публичного формирования мнений.

Не единожды я слышал аргумент