Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

которая сама невольно выражает систему ценностей — происходит из значительной переоценки сферы действия ценностного плюрализма. Когда речь идет о серьезных вещах, человеческие ценностные суждения вовсе не так различны, как может показаться. Именно это показывает нам вымышленная история из телесериала «Мессия»: как мать, ведущая своего ребенка к мессии, так и отец, полагающийся на медицинское лечение, хотят спасти своего ребенка.

Никакой путь не оставляет значительные ценностные суждения позади. Тот, кто считает, что между системами ценностей можно выбирать, тем самым уже выбрал систему ценностей — ценностный плюрализм. Поэтому не существует ценностно нейтральной позиции, с которой можно судить о ценностях. У ценностного нигилиста также есть ценностные представления, так как он, к примеру, считает ценностью отстаивание истинности своего мнения о том, что в действительности ценностей не существует (тем самым он, конечно, допускает противоречие). Ошибка относительно онтологии ценностей (их способа бытия и сферы действия) — это уже ошибка в рамках объективно существующей системы ценностей, морального порядка.

Чтобы понять, что существуют универсально разделяемые человеческие ценностные суждения — разумеется, связывающие нас и с китайцами, которыми управляют не демократически, а с помощью диктатуры, — не нужно сразу же взывать к Богу. Это и так ни к чему бы не привело ввиду того факта, что по всей Азии монотеизм обладает сравнительно небольшим значением. Монотеизм — неподходящее основание для универсальной этики еще и потому, что универсальные ценности не нуждаются ни в какой божественной поддержке.

Скорее достаточно понимания того, что мы, люди, являемся живыми существами, обладающими моральной способностью, — это понимание можно обосновать как в Китае и Японии, так и у нас, не ссылаясь на Библию. Наши моральные суждения тесно связаны с нашей формой жизни, то есть с тем фактом, что мы являемся животными определенного вида — то есть людьми. Когда мы принимаем решения в условиях нехватки времени (что происходит постоянно), биологически исследуемые параметры предварительно отсортировывают варианты наших действий. Это можно понять по тому, что мы сами испытываем ужас, когда видим фиктивное страшное страдание — например, в «Мессии». Хотя мы знаем, что видимое нами в сериале происходит «не взаправду», а только «в телевизоре», нас окатывает контрастный душ из чувств, так как у большинства из нас есть врожденная способность к эмпатии, развивавшаяся много сотен тысяч лет. Наши моральные суждения и ценности тесно связаны с тем, что наш организм унаследовал формы и процессы, возникшие в ходе эволюции видов на нашей планете. Люди достигли эволюционного успеха и стратегически превосходят других животных в интеллекте, потому что они обладают моральными чувствами (и вместе с тем основаниями для совести). Это далеко не исчерпывает нашу способность морального суждения, а способствует ей, так как ее происхождение переплетено с социальной природой людей.

Большинство людей (все равно какого происхождения) содрогаются, присутствуя при сцене жестокого телесного насилия. Точно так же все радуются универсально признаваемым жестам любезности, к примеру сочувствию, гостеприимству, готовности помочь. Если бы не существовало совместно разделяемых оснований для восприятия ситуаций человеческих действий, люди, никогда не встречавшиеся прежде, никогда не смогли бы хотя бы в чем-то договориться и понять друг друга. Мы дальше развиваем наши морально нагруженные чувства (такие как стыд, возмущение, гнев, гордость), так что из эволюционной предыстории наших моральных суждений не следует, что мы можем объяснить нашу сегодняшнюю моральную систему — известные нам моральные факты — лишь эволюционно. Эту важную мысль, в частности, метко сформулировал известный австралийский этик Питер Сингер:

Из интуитивных реакций, разделяемых нами с другими живущими в группах млекопитающими, под воздействием нашего обучения языку развилась мораль. Хотя в разных культурах она всегда принимала особый облик, тем не менее в них есть удивительно много общего <…>. Попытка понять истоки морали освобождает нас <…> от двух предполагаемых наставников — от Бога и природы. Мы унаследовали богатство моральных интуиций от наших предков. Теперь мы должны выяснить, какие из них следует изменить[117].

То, что упускают из виду поборники постмодернистского произвола, — это буквальная правда жизни: в любой ситуации действия живого существа на кону стоит всё. Мы могли бы умереть в любой момент, мы можем в любой момент подхватить смертельную болезнь. В нас нет никакой уверенности, что наша жизнь ведет к счастью и здоровью, напротив, мы лишь игрушки в руках сил и процессов, над которыми никто не властен. Как живые существа, мы беззащитны перед действительностью.

Нечеловеческая природа не знает милосердия — за примечательным исключением, что другие, нечеловеческие животные тоже отчасти способны даже к систематическому моральному поведению и суждению. В животном царстве тоже есть следы морали, что не должно удивлять. Ведь природа образуется постепенно, она, как это метко выразил Готфрид Вильгельм Лейбниц, не делает скачков: natura non facit saltus [118]. То есть новые, прежде всего биологические формы, развивающиеся в природе, возникают не в одночасье, а небольшими шагами, как следствие почти незаметных изменений, требующих очень много времени.

Поэтому хорошо обоснована, если еще в действительности не совсем подтверждена, гипотеза о том, что спектр поведения других живых существ в равной мере определяется тем, что они воспринимают свое окружение как морально нагруженное. У человека сюда добавляется сложный язык чувств, так как мы описываем и оцениваем свое поведение с помощью языка и тысячелетиями храним эти оценки в культурных источниках: в картинах, текстах, повествованиях, а с недавних пор в видео и социальных медиа. С этим связана наша способность к абстрагированию, а вместе с ней и к развитию всеобщих нормативных систем, которые мы можем кодировать в языке или в иных символах, например, в форме произведений искусства.

Человеческая мораль в той мере стоит «выше» морали других животных, в которой наши исторически развившиеся паттерны действий свидетельствуют о той мере сложности, которая постоянно ведет к пересмотру прежних моральных суждений и, вместе с тем, к возможности морального прогресса (а равно и регресса). Люди развивают радикально новые паттерны действий, которые они впоследствии должны ввести в пространство уже принятых практик моральной экспертизы. В каменном веке не было городских сумасшедших, хипстеров, правых радикалов, отельеров и парламентских статс-секретарей[119], и мы не можем предсказать, какие виды деятельности человечество еще создаст в будущем.

Моральные чувства

Не все истины объективны в том смысле, что они существуют совершенно независимо от человеческих интересов. В моральных вопросах, в конечном счете, речь сначала и прежде всего идет о нас и косвенно о других живых существах, окружающей среде и т. д. То, что объективное и субъективное друг друга не исключают,