Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

нашего тела и идущие в них процессы никак не связаны с тем, какие ментальные установки мы имеем по их поводу. Не все процессы в нашем теле психосоматические, некоторые являются просто соматическими (как рост ногтей или биохимия каких-нибудь клеток кожи). С другой стороны, любое посещение врача, особенно в интимных контекстах, содержит максимально субъективные факты: эмоции, такие чувства, как тревога и надежда, ощущение холода, боль, стыд и т. д. Врач и пациент должны совместно устанавливать, какие способы действия лежат в области морально приемлемого.

Здесь моральный прогресс можно наблюдать в нашей нынешней осведомленности о том, что наши психические состояния также играют важную роль в отношении врача с пациентами. Благодаря научно-технологическому прогрессу мы также знаем больше (хотя, конечно, не все) о том, какие процессы максимально объективны, а какие — максимально субъективны. Посещать гинеколога или уролога в вильгельмовской кайзеровской Германии определенно было значительно тяжелее, чем обычно сегодня в Германии.

При этом мы можем зафиксировать, что не существует никаких глубинных культурных различий, которые приводят к тому, что при посещении врача, например в Китае, люди внезапно сталкиваются с китайскими ценностями и автоматически рассчитывают на ущемление наших якобы западных прав человека. Пока я пишу эти строки, китайские врачи и институты сотрудничают (насколько это допускает коммунистическая диктатура) с мировыми институтами, чтобы ограничить распространение коронавируса. Китайский врач в основных медицинских вопросах мыслит несильно иначе, чем его баварский коллега, а если он это делает, мы можем упрекнуть его, не имея права списывать это на культурные различия.

Конечно, в ситуациях действия существует нечто вроде культурных различий. Религиозные представления о гендерных ролях, воспитании и попросту жизни, политические обстоятельства и многое другое играет значительную роль для объяснения ситуаций действия. Это, в свою очередь, можно пояснить на примере, который случился лично со мной. Во время поездки в Индию я обнаружил на Гоа, что одна и та же поездка на такси от отеля до пляжа при одной и той же обстановке на дороге всегда произвольно стоила мне разную цену. Нечто подобное сразу пробуждает в немецком клиенте подозрение, что тут используют другие критерии.

Вместо того, чтобы выстраивать какие-то предрассудки об индийских таксистах, я захотел выяснить, что произошло. Поэтому я спросил у нескольких таксистов, из-за чего изменяется цена. Особенно любопытный ответ я получил в субботу, согласно которому по субботам цена несколько повышается, так как надо платить сумму денег полицейскому, который патрулирует на одном углу по субботам. Тогда я осторожно указал на то, что это напоминает коррупцию, на что таксист возразил, что тут есть правило, согласно которому именно этому полицейскому нужно платить эту сумму и притом только по субботам. Последующие осторожные расспросы среди моих индийских друзей показали, что то, что я посчитал коррумпированностью работника полиции, в этом случае скорее было благодарной поддержкой полицейского, всегда бывшего особенно полезным в этом сообществе. Насколько это было законным на Гоа, я не проверил, но общий моральный контекст подтвердил мое суровое подозрение о коррупции не полностью. Ведь существуют социально-экономические обстоятельства, в которых нечто, определяемое законом как коррупция, является морально надлежащим.

У нас есть выстроенные под наше общество, хорошо обоснованные мнения о том, что даже такая доброжелательная финансовая поддержка полицейских должна считаться коррупцией и небольшими шагами приводит к подрыву демократического правового государства как институционально эффективного ценностного базиса нашего общества. Здесь, в первую очередь, верно следующее: другие страны, другие нравы. Но из этого ни в коем случае не следует, что ни один из обоих вариантов не лучше другого. Нужно учитывать общий моральный контекст.

Другие нравы предполагают не другие в своей основе ценности, но другие неморальные факты, которые мы должны принимать во внимание. Ведь в других местах имеют силу другие общественные и социально-экономические условия.

Оклад полицейских в Индии порой так низок, что они зависят от негосударственной поддержки других членов сообщества, тогда как в Германии господствует идея, что государство должно брать на себя как можно больше задач по организации общественной жизни, при этом предотвращая любую форму коррупции с помощью подобающего содержания служащих и т. д. К тому же в Индии господствует (как и, к примеру, в Китае или Японии) совершенно другая культура дарения, частью которой является дарение подарков по многим поводам, которое у нас было бы неуместно и казалось бы попыткой повлиять на людей, обязанных сохранять нейтральность, даже если в своем контексте оно не имеет этого значения.

Мы в Германии полагаемся на государство как на двигатель морального прогресса — эта идея возникла в связи с формированием германского национального государства за последние два века и не в последнюю очередь укоренена в мысли Канта и Гегеля. Именно оттого, что история германского национального государства привела к невообразимым бедам, необходимо осмыслять нас на основе учреждающего жеста Просвещения и эффективно внедрять его институционально.

Ход немецкого Просвещения предполагает, что мы перекладываем на государство задачи морального воспитания, из-за чего мы предъявляем к государству и моральные требования. В США, к примеру, это выглядит иначе: здесь частные школы и высшие учебные заведения, как правило, выполняют эту задачу значительно лучше государственных институтов, к которым в основном доверия нет, так как государство в США имеет иную функцию, чем у нас. Внедренная в наш Основной закон идея государства, напротив, отсылает к Просвещению и основывается на том, что существуют финансируемые из бюджета институты, которые оцениваются согласно моральным требованиям, то есть исполняют не только задачу охраны границ и улиц, чтобы обеспечить как можно большую свободу для разворачивания логики рынка.

Так как существует принципиально никогда не преодолимый полностью зазор между универсальными ценностями и условиями их применения в сложных полях действия и отдельных ситуациях, имеет силу принцип снисходительности.

Прежде чем осуждать других, которые морально оценивают ситуацию иначе, чем мы, мы должны проверить доводы, которые они приводят, чтобы вынести суждение, отличное от нашего. Это касается и нас самих: мы меняем свои собственные мнения, так как мы способны заблуждаться. Поэтому все мы имеем право на то, чтобы исправиться, прежде чем нас начнут с ненужной строгостью осуждать и, чего доброго, даже юридически наказывать за моральные ошибки.

Осторожная моральная толерантность в отношении иных ценностных представлений и их институциональных воплощений, разумеется, заканчивается, когда мы понимаем, что полицейские арестовывают однозначно невиновных при несправедливом режиме, да еще и получают за это дополнительные деньги. Никто, будь то индус или немец, по обстоятельном рассмотрении не посчитает это морально легитимным. Моральные самоочевидности сохраняют силу. Принцип снисходительности — это не контрамарка для ценностного релятивизма. Для ясности: никакое