Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

class="p1">Сострадание не во всех обстоятельствах является морально достойным чувством. Во всяком случае, не надлежит испытывать сострадание, когда, к примеру, военные преступники подвергаются жестоким наказаниям и страдают от понимания того, что они совершили морально чудовищные действия. Страдание и радость, равно как и другие ощущения можно оценивать морально только тогда, когда мы также учитываем контекст, состоящий не только из максимально субъективных состояний. В этике речь идет не напрямую об эмоциях определенных групп в определенное время, но всегда и о контексте, который объясняет эти эмоции, легитимируя или делегитимируя их.

Не всякое чувство заслуживает морального уважения. Некоторые чувства можно задеть, более того, морально надлежит мириться с тем, что чувства иногда оказываются задеты, например в случае таких террористов, как убийцы из кальянных кафе в Ганау, заблаговременный арест которых в случае успеха предотвращает их злодеяния. Упрек, предъявлявшийся АдГ ввиду реакции многих ее политиков по случаю налета в Ганау, исходит из того, что риторика и пропаганда АдГ, с помощью которых она пытается получить голоса избирателей, основываются на моральной легитимации чувств, лежащих в основе образа действий правоэкстремистского терроризма.

Существует политика аффекта, которую можно этически оценивать, с чем все мы изо дня в день соглашаемся, обучая самих себя и других управлять своими импульсами. Философия — это универсальный голос. Будучи рациональной, систематической, научной дисциплиной, она тысячелетиями в условиях смены эпох пытается выяснить, что имеет надпартийную силу. Моральное мышление нацелено на универсальность и одновременно на надпартийную нейтральность. Ни одна партия не бывает права всегда, тем более в моральных вопросах. Философия, напротив, партийна в той же мере, что и математика, то есть вообще непартийна. Если результат философского размышления возникает только потому, что некто, продвигающий его, имеет какую-то партийную книжку или голосует за какие-то партии на выборах в ландтаг и бундестаг, он тем самым фальсифицируется.

По этой причине сегодня нам нужно больше, а не меньше философии в области публичного мнения, которая ныне значительно политизируется, что поддерживает впечатление раскола общества на ценностные группы и вместе с тем потворствует ценностному релятивизму. Из этого, согласно древнему римскому лозунгу «Разделяй и властвуй», могут быстро извлекать выгоду некоторые политики, так как они разделяют население и тем самым могут завоевывать голоса избирателей. Конечно, эта старая тактика в условиях просвещенной публики, к счастью, не имеет длительного успеха, что составляет часть кризиса так называемых народных партий, которым в эпоху цифровой видимости их действий и решений следовало бы делать ставку на истину и действительность как ориентиры, которые объединяют нас всех. Как выразил это Гёте еще в 1814 году:

«Разделяй и властвуй!» Хороши слова;

Но «Веди всех вместе!» хуже их едва[121].

В этике речь идет о том, кто мы и кем хотим быть. Тем самым, мы испытываем наши образы самих себя как людей. Универсальные ценности, проявляющиеся при этом, сами по себе еще не гарантируют их соответствующее применение. Поэтому необходимо учитывать как можно больше неморальных фактов, чтобы установить моральные факты в сложных обстоятельствах поступка.

Так как при этом речь идет о нас самих, субъективность должна приниматься в расчет. По этой причине этика не может быть переведена в объективное исчисление, которое могло бы отражаться бесчувственной машиной в форме алгоритма. Скорее, решающим является то, что мы можем сочувствовать другим живым существам, будь то нашего вида или нет. Этика выстраивает между субъективностью и объективностью отношение, которое может изменяться в зависимости от ситуации. Она ставит перед нами задачу, которую никогда нельзя решить раз и навсегда.

Врачи, пациенты, индусы-полицейские

Этика не существовала бы, если бы у нас не было чувств. По отношению к Луне, амёбам, робопсам и силе тяжести у нас нет прямых моральных обязательств, так как у них не может быть чувств. Я также не совершаю моральную ошибку, когда я расцарапываю свой письменный стол или в полном унынии ломаю какой-то неодушевленный предмет, разве что, возможно, этот неодушевленный предмет является картиной Дюрера или чьим-то любимым плюшевым мишкой. Прямые моральные обязательства могут касаться только живых существ с чувствами; это значит, что этика и мораль тесно связаны с феноменальным сознанием (Bewusstsein), что можно узнать у Роулетт. Непрямые обязательства у нас есть, к примеру, в отношении атмосферы и мирового океана, так как их состояние сказывается на живых организмах (включая нас).

Однако пример праворадикальных или исламистских террористов показал, что не всякое эмоциональное состояние заслуживает морального уважения. Тот, кто испытывает расистски мотивированное отвращение к группе людей, тем самым испытывает морально неприемлемые чувства, которые ему следует преодолеть посредством когнитивной работы над собой.

Для нас решающим фактом является то, что существует средняя позиция, которая располагается между максимальной объективностью и максимальной субъективностью. Эта позиция — новый моральный реализм.

Новый моральный реализм исходит из того, что моральные высказывания касаются действительно существующих обстоятельств, в которых участвуют чувствующие и мыслящие живые существа. Эти действительно существующие обстоятельства никогда не бывают ни максимально объективными, ни максимально субъективными, но находятся где-то между этими крайними полюсами. Где они находятся, зависит от конкретных обстоятельств ситуации нашего действия.

Этот довольно абстрактный проект можно наглядно продемонстрировать с помощью ситуации из повседневности: визитом к врачу из-за болезненного заболевания в интимном месте нашего тела (обойдусь без дальнейших деталей). Врач имеет по отношению к своему пациенту моральные обязательства, так как он консультирует нас в вопросах жизни и выживания, которые однозначно относятся к наиболее насущным моральным темам, так как самое однозначное моральное требование гласит: не убий. Врачи должны не убивать нас, а делать все посильное, чтобы сохранить нам жизнь и наилучшим образом способствовать нашему выздоровлению. Разумеется, врач имеет право причинять нам боль. Дабы выяснить, какая перед ним болезнь, он может делать это, чтобы мы, к примеру, сообщали о болезненных ощущениях, которые он специально вызывает («Что вы чувствуете, когда я прикасаюсь к вам этим устройством в этом месте?» и т. д.). Мы будем раздеваться перед ним и показывать части нашего тела, которые мы, как правило, не выставляем напоказ и, быть может, даже скрываем от своих интимных партнеров. Врач и пациент будут устанавливать в конкретной ситуации действия в приемном кабинете, какие прикосновения и уточняющие вопросы приемлемы, желательны и совершенно недопустимы для общей цели постановки диагноза и лечения.

Эта совместная ситуация, в которой мы учитываем моральные соображения, с одной стороны, состоит из максимально объективных фактов, которые медик знает благодаря своему образованию на базе естественных наук; так, некоторые части