Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

здравоохранения начиная уже с коронавирусного кризиса признало, что подчинять клиники логике рынка нельзя, так как это по всему миру приводит к огромному, еще неизвестному числу человеческих смертей из-за того, что система здравоохранения оснащена недостаточно, чтобы существовать во время пандемии вируса.

В рамках коронавирусного кризиса принимаются этически сложные решения, чтобы перераспределить ресурсы. Эти решения принимались с первоочередной целью сдержать пандемию и защитить систему здравоохранения от перегрузки. Это правильно в моральном плане помимо прочего потому, что помогает врачу избежать ситуации распределения больных: в таком случае он не сталкивается с задачей сопоставления цены человеческих жизней. Вместе с тем из-за этого перераспределения ресурсов политики оказываются в тяжелой этической ситуации в другом моменте: они сознательно идут на то, что люди будут страдать от порой жестких мер (таких как локдаун или закрытия школ).

Перед лицом вирусологических прогнозов едва ли были возможны этические решения, иные чем принятые исполнительной властью, из-за чего действия правительства, ввиду их существенной прозрачности, в нашей стране широко приветствовались. Но они оправданны лишь в той мере, в которой их можно обосновать настоящими моральными рассуждениями. Для этого недостаточно просто указать на вирусологический императив, который требует защитить как можно больше человеческих жизней от коронавируса. Ведь ранее политика в целом неадекватно подходила к гораздо более серьезным кризисам, прежде всего к климатическому кризису, когда она, к примеру, в контексте слишком медленного перехода на электротранспорт поставила немецкое автомобилестроение выше качества жизни людей. Это изменяется в ходе коронавирусного кризиса, который отчетливо показал, что не будет возврата к прежней «нормальности», неустойчивость которой уже давно была известна.

Помимо вирусологического принципа имеют силу и другие естественнонаучно и медицински обоснованные моральные принципы, к примеру, безусловное требование развивать новые формы устойчивого, человекосоразмерного транспорта, которые не отравляют воздух, необходимый нам для дыхания. Существует фундаментальное право человека чистый воздух.

В отличие от не создававшегося человеком коронавируса, большая часть загрязнений окружающей среды, причиняющих огромный вред здоровью, лежит на нашей совести. Ответственность распределена между многими акторами, каждый из нас немного причастен к тому, что в определенных узлах наших глобальных производственных цепочек людям приходится страдать и даже умирать.

Не следует отбрасывать этот факт с циничным указанием на то, что эти люди не принадлежат к нашему непосредственному окружению и совершенно нас не касаются. Такой ход аргументации свидетельствует лишь о морально неприемлемом образе мысли, который нельзя смягчить никакими оговорками.

Пограничные ситуации смерти и жизни занимают не только медиков, которые, работая в особо щепетильных в моральном смысле профессиях, заслуживают нашего особого уважения, так как их медицинские, а равно и моральные познания играют важную роль для морального прогресса. Моральные тяготы повседневной жизни иллюстрирует вымышленный, но и в равной мере поучительный пример из сериала «Мессия» от Netflix. В этом сериале в вымышленном настоящем (поначалу в Сирии) объявляется некто, кого многие считают мессией. По всей видимости, он даже творит чудеса (к примеру, прогоняя ИГИЛ[115] из Дамаска с помощью песчаной бури, воскрешая пристреленного ребенка и ходя по воде перед включенной камерой в Вашингтоне). Сериал особенно хорош в том, как он вновь и вновь заставляет сомневаться (прежде всего нас, зрителей), действительно ли протагонист — это явившийся (вновь) мессия или же он просто безумный, опасный шарлатан, может быть, даже террорист.

Одна из сюжетных линий показывает, как мать приводит своего ребенка к предполагаемому мессии, чтобы тот его вылечил. Для этого она прерывает химиотерапию и рискует жизнью ребенка, так как она не может вынести его боль от терапии и надеется на чудесное исцеление через божественное вмешательство. Она ничего не говорит своему мужу и уезжает с ребенком, чтобы найти мессию. Ведь она знает, что ее муж не поддержал бы ее решения и скорее позаботился бы о том, чтобы ребенок продолжил медицинское лечение. По возвращении обоих муж решает подать на развод и требует права единоличной опеки.

В этой ситуации встречаются сложные ценностные суждения и притязания на истинность. Мать желает исцеления своей дочери любой ценой и эмоционально не в состоянии причинять своему ребенку боль химиотерапией. Вместо этого она полагается на религиозную веру в то, что протагонист действительно является мессией и к тому же готов исцелить ее дочь. Отец так не считает и больше полагается на перспективы химиотерапии. Эти резко конфликтующие ценностные суждения связаны с притязаниями на истинность и убеждениями, настолько широкими, что они не могут дальше сохранять брак и обращаются к правовому государству за юридическим решением. Суть мысленного эксперимента сериала заключается в том, что он показывает нам, что́ стоит на кону в моральной жизни человечества и как становится видна правда жизни, если появляется некто, кто в качестве вероятного мессии убедительно отстаивает и распространяет в СМИ утверждение, что смысл жизни состоит в прохождении проверки со стороны Бога.

В этических дискуссиях мы не должны забывать о том, что миллиарды людей действительно считают, что этика и мораль сильно связаны с присутствием божественного или даже с личным богом авраамических религий (иудаизма, христианства и ислама). Если речь заходит о богах, божественном или боге (исключительно в единственном числе), разговор, как известно, становится серьезным. Если мы размышляем над основополагающими моральными вопросами, мы не должны забывать, что мы ни в коем случае не живем в секулярную эпоху, в которой религии играют лишь вторую роль. Большинство людей по-прежнему настроены скорее религиозно, чем атеистически. Этика, которая ничего не могла бы сказать нашим религиозным ближним — все равно, какой веры, — также была бы случаем ложного универсализма [116].

Религии прочно укоренены в обретении человечеством своего образа — обстоятельство, с которым нужно считаться в этике, что не делает ее зависимой от религиозных авторитетов. Ведь объективно правильное не становится правильнее оттого, что религиозные авторитеты также верят в это. Однако мы не должны недооценивать то, насколько существенно религиозное мышление способствовало моральному прогрессу и даже моральным революциям, к чему равно относятся как этика сострадания буддизма, включающая и других животных, так и христианское представление о человеколюбии, переступающем любые границы.

Неоспоримая серьезность пограничных ситуаций человеческой жизни — это дальнейшее и даже достаточное основание для того, чтобы отвергнуть нелепый ход мысли постмодернистского произвола, согласно которому имеет место преодолимый ценностный плюрализм, так что в итоге можно даже просто так выбрать, какую систему ценностей разделять. Прежде всего, последователи этого лжеучения считают, что мы можем выбирать между системами ценностей. Но наша свобода состоит вовсе не в том, чтобы пробовать для себя разные системы ценностей, прежде чем мы определимся. Идея постмодернистского произвола —