Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

Даже если вы в этом не убеждены, вы могли бы признать, что существует нечто одно, что мы по моральным соображениям должны делать, и нечто другое, от чего мы по моральным соображениям должны воздерживаться. То, что мы должны или же не должны делать, согласно универсализму и реализму, является не просто результатом чьих-то мнений, будь то даже подавляющего демократического большинства. Большинство может совершать моральные ошибки точно так же, как меньшинство. Ни демократическое большинство, ни демократическое меньшинство не является морально привилегированным.

Но эта комбинация тезисов — универсализма и реализма в онтологии ценностей, — по-видимому, еще не решает проблему того, как мы можем познавать моральные факты. Поэтому должен быть введен дополнительный компонент. Тут в игру входит еще один смысл философского термина «реализм». Ведь реализм имеет, по крайней мере, два значения, на что британский философ Криспин Райт указывает в самом начале своей выдающейся книги «Истина и объективность»[136].

Во-первых, некто является реалистом в отношении определенной области размышлений, если он считает, что мнения о предметах в данной области являются истинными не просто из-за того, что они у него есть. Предметы частично не зависят от наших мнений, это от них решительным образом зависит, верны ли наши мнения. Назовем это онтическим реализмом. Моральные факты онтически объективны, они начинают существовать не лишь оттого, что мы как люди делаем что-то, например производим системы ценностных представлений или используем наш разум, чтобы достичь консенсуса, приемлемого для всех причастных. Моральные факты действительно существуют, и они являются важными факторами в жизни свободных живых существ, обладающих сознанием.

Во-вторых, к реализму часто относится представление, что те факты, которые существуют частично независимо от наших мнений, познаваемы нами, и что мы, таким образом, имеем надежные основания считать, что мы еще и знаем некоторые из частично независящих от нас фактов такими, как они действительно есть. Назовем это эпистемическим реализмом.

Теперь я хотел бы предложить вам аргумент в пользу эпистемического ценностного реализма, то есть в пользу того, что мы можем познавать универсальные, существующие отчасти независимо от нас моральные факты так (и часто познаем их именно так), как они есть. Какими бы темными ни были времена, полная моральная мгла не может господствовать, покуда есть люди, которые должны координировать свои действия, чтобы жить вместе.

Мой аргумент основывается на мысленном эксперименте, который я называю Страшным судом. Представьте себе, что вы просыпаетесь однажды и понимаете, что вы (как в философски хорошо подкованном сериале от NBC «В лучшем мире») умерли и сидите перед дверью. Дверь открывается, и (тут я отхожу от «В лучшем мире») перед вами сидит Бог. Несколько озадаченный, так как вы всю жизнь были атеистом, вы видите, как Бог листает страницы толстой пылающей книги, пока не находит ваше имя и не произносит ужасный обвинительный приговор. Неожиданность обвинительного приговора, собственно, состоит в том, что Бог обвиняет вас в честных делах, которые почти каждый, кого вы знали на земле, считает благородными и достойными особого признания. Так, вас упрекают в том, что вы руководили инклюзивным детским садом, бескорыстно ухаживали за прокаженными, были хорошим отцом для своих детей, боролись с изменением климата, спасали коал от австралийских лесных пожаров и т. д. Хвалит же вас Бог, напротив, за богохульную статью в газете, за драку в подростковом возрасте, за вашу большую и маленькую ложь и т. д. Короче говоря: обвинительный приговор Бога абсолютно непонятен, так как он судит так, как на земле ждали бы разве что от дьявола или от опасного безумца.

В этой ситуации у вас было бы право спросить Бога, почему это он судит по критериям, отличающимся от всего, что, согласно обзору священных текстов, совести и общим мнениям, на Земле однозначно считалось морально добрым. Как может быть так, что наши поступки оцениваются по моральным меркам, которые мы просто не можем постичь? Но то же самое было бы, если бы моральные суждения Бога полностью отличались бы от тех, что можем выносить мы, жалкие смертные. Если бы приговор Бога мог быть совершенно непонятным для нас, Бог на Страшном суде мог бы расценивать морально иррелевантные в наших глазах действия (например, размешивание кофе в левую сторону) как большие проступки, а то, что мы считаем морально весомым — как морально безразличное.

Этот мысленный эксперимент должен показать, что моральные факты, в сущности, очевидны; то есть то, что мы должны делать, в принципе познаваемо, хотя зачастую и не без больших трудностей. Что не значит, что мы не можем заблуждаться.

Всемогущий Бог, который судил бы, оценивал и соответственно наказывал бы нас после смерти по своим собственным, полностью неизвестным нам моральным меркам, был бы ужасным демоном. Поэтому все мировые религии являются религиями откровения, исходящими из того, что Бог (или боги) шлет нам послания и пророков — какими бы запутанными они ни казались, — которые сообщают нам, что мы должны делать. Бог не может полностью водить нас за нос в вопросах морали, так как иначе он был бы не Богом, а каким-нибудь демоном. Это одно из размышлений, которые поддерживают идею благого Бога.

Из этого, конечно, не следует, что Бог есть и что он всеблаг. Мысленный эксперимент Страшного суда должен лишь показать, что было бы бессмыслицей считать, что существуют моральные факты, которые мы совершенно не могли бы познать. Помимо этого, он показывает, насколько абсурдно допущение, что моральные суждения черпают свою силу из божественного источника.

Тем самым не решается вопрос о том, есть ли Бог, и не выносится суждение о том, как именно Бог, боги и божественное относятся к универсальному ценностному порядку. Разумеется, исключено, чтобы Бог, боги и божественное были фальсификаторами истины и человеческого знания о ценностях. То есть между этикой и религией нет всеобщего конфликта. Если бы он был, религия проиграла бы, так как мы должны были бы на моральных основаниях отклонить ее как заблуждение. Наше руководствующееся этикой мышление, то есть моральное познание, стоит выше религиозных традиций, так как мы оцениваем их по этическим меркам. Это касается всех религий в нашем демократическом правовом государстве, из-за чего христианство сегодня также не имеет той свободы, что всего лишь несколько веков тому назад. Сжигание ведьм и экзорцизм сегодня, к счастью, не в порядке вещей; они морально предосудительны, но долго были частью религиозной традиции.

Моральный универсум того, что мы должны делать и от чего — воздерживаться, должен быть частично прозрачен для