Слободка - Михаэль Верник

Накануне не задалась у дяди Вити рыбалка. Вернее, он до неё не добрался. Я как раз выходил с покупками из магазина и видел, как двое малознакомых мужиков с околослободской улицы Жореса остановили дядю Витю, направлявшегося в сторону реки и принялись уговаривать присоединиться к ним. Быть третьим. «Ну, мужики, вы же видите, я на рыбалку», – вяло сопротивлялся дядя Витя, потрясая удочками. «Да ладно, брось. Ты свою Рыбу уже поймал», – заявил один из мужиков. И дядя Витя, постояв секунду в задумчивости, обречённо шагнул в радушно распахнутые двери магазина.

Об этом случае я рассказал Коле на рыбалке. Я вообще старался как мог развлекать своего взрослого друга всякими рассказами в благодарность за снисхождение к моей компании. Но Коля, казалось, и ухом не вёл, прикипев взглядом к навершию поплавка. Его сосредоточенность меня умаяла, и я стал носиться вдоль берега, изображая чапаевца. Тут послышались всплески и взволнованный призыв: «Мишка, Мишка, помоги скорей!» Я подбежал к Коле, терзаемому вдруг взбесившимся удилищем. В трёх шагах от него бурлила вода и появлялась чудовищных размеров спина. «На, не тяни, только упирайся и держи изо всех сил», – приказал Коля, сунув удочку мне в руки, а сам ринулся к добыче. Борьба была яростной, но короткой. Вскоре Колька стоял на берегу, прижимая к груди трепыхающуюся огромную рыбину, весь мокрый, но совершенно счастливый. Брошенная на траву рыбища продолжала биться, подскакивать, всем своим телом протестуя против свершившегося. Я запаниковал. В ней была какая-то дикая, необъяснимая сила. Вдруг показалось, что это чудовище взовьётся и отхлещет меня по лицу своим упругим, широченным хвостом. И я поспешил убежать. Ну, будто бы прерванная игра важнее. Минут через пять, когда любопытство взяло верх над страхом, я вернулся к трофею. Увиденному не было объяснения. Коля стоял в реке и держал уже притихшую рыбу над водой, словно пытаясь напоить её. Затем он погрузил всё рыбье тело в реку и разжал руки. Рыбина повисела на поверхности, вильнула благодарно хвостом и исчезла в мутной глубине.

– Ты что, отпустил её? – прошептал я, поражённый догадкой.

– Мишка, ты мне друг? Молчи об этом. Я не хочу, чтобы мне сказали: «Ты уже поймал свою Рыбу».

Крах слободского Клондайка

Слободское летоисчисление нами, пацанами, велось по играм. Если летом вся слободская рать играет в «пекаря», то это – год «пекаря». Во всяком случае, так его упоминали в разговорах местные «летописцы». Календарь этот был замысловат и непредсказуем, почище церковного. На моей памяти прошли годы «чижа», «пристенка», совсем мальцом застал годы «чехарды» и «городков», а в год «подкрышек» случилась эта история.

«Подкрышки»; наверное, правильнее было бы писать раздельно – «под крышки», но помню, что произносили именно так: «А давайте сыграем в «подкрышки»!» Так вот, кто не знает, это была игра сродни древней «орлянке», но вместо денег или форменных пуговиц, как это описано у Катаева, использовались крышки от минералки, лимонада («ситро») и пива, имеющие рифлёные бока. Эти бока нами, игроками, любовно обрабатывались – загибались внутрь и плющились, с целью создать из крышки что-то наподобие круглой и плоской монеты. Причём нам, кроме азарта, были присущи и чисто эстетические мотивы. Чем круглее и площе крышка, тем выше её достоинство. А если на ней нанесены надписи, что было новым веянием в индустрии прохладительных напитков, то цена такого «сокровища» взлетала неимоверно. Я помню, что надписи не отличались разнообразием: «Березовская», «Царичанская», в общем, название минеральной воды, которой славен данный регион. И были королевы крышек: бело – сине – красные с надписью кириллицей «ПЕПСИ-КОЛА», шедевры лицензионной крымской линии разлива этого «напитка мечты». Данные крышки были отчаянной редкостью, в игру их не вводили, потому как достойного эквивалента им подобрать не могли, но на обладателя такого раритета снисходило уважение и слава, как на владельца «константиновского рубля» в среде заядлых нумизматов*. Он был желанным в любой компании и в любой игре. За заветные крышки продавались любимые игрушки и разглашались родительские секреты, складывались и разрушались союзы, предавались друзья. Всё было по-взрослому…

Правила игры незамысловатые – смесь «городков» с «орёл или решка», но азарт… Заряд этого азарта аккумулировался в наших молодых организмах и позволял нам предаваться забаве дни напролёт. Даже ночью, во сне, я играл и мышцы судорожно сокращались, сжимая биту или выстреливая броском. Утром бабушка жаловалась, что панцирная сетка моей кровати всю ночь стенала, не успокаиваясь ни на час. «Растёшь. Наверное, летаешь во сне» – наполовину верно предполагала бабушка.

 Ценным реквизитом игры были биты – дискообразные металлические болванки, использующиеся для метания. У некоторых слободчан отцы были рабочими-металлистами и сварганили своим чадам биты, спрессованные из замысловатых сплавов. Помню, что я, обделённый славной рабочеметаллистской генеалогией, в начале «подкрышечного» сезона лихорадочно искал биту среди предметов быта. И нашёл… Просто натолкнулся на шкафчик, в котором хранились части бабушкиной мясорубки. Стальной диск с отверстиями для выхода фарша, по моему инженерному замыслу, подошёл на роль биты как нельзя лучше. Тот единственный день, что я использовал свой новый «спортивный инвентарь», был звёздным в моей молодой жизни. Но, как и всегда, этот звёздный взлёт закончился удручающим падением, когда к вечеру бабушка угадала в моей бите столь необходимую ей деталь и отобрала её принародно, пригрозив засадить меня с завтрашнего дня за книжки и гаммы, без позволения выходить во двор и смешиваться с остальной слободской вольницей.

Но и бита была не главным путём к успеху в деле выколачивания крышек. Главным было умение. Мой дружок Санька обычной свинцовой битой «набил» капитал, не снившийся никому в Слободке.

Как-то под вечер Санька подозвал меня и повертел перед носом чудо-крышкой. Я остолбенел. Это был идеально круглый, изумительно плоский, ровнёхонький диск, в котором только смутно угадывалось происхождение от обычной крышки.

– Где ты это взял? Выиграл у жориков (пацанов с улицы Жореса)?

– Нет, сам сделал.

– Врёшь?!

– Не веришь? Пошли!

И Санька повёл меня на край Слободки, где проходили трамвайные пути. Подойдя вплотную к рельсам, он склонился и положил на отшлифованную трамвайными колёсами поверхность несколько крышек, одна за другой. После этого потянул меня прочь от полотна, на другую сторону улицы. Там, скрытые от всех густой тенью акаций, затмевающей свет фонарей, мы дождались проходящего трамвая и кинулись подбирать «отглаженные» им крышки. Они были ещё горячие, с пылу, с жару, блестящие, какие-то особенные, восхитительные, просто не от мира сего. Когда я держал их в руках, было чувство, будто нашёл клад. Нет, даже лучше, набрёл на золотую жилу. И теперь, когда я только пожелаю, мои карманы будут полны