Kudos - Рейчел Каск

соглашусь с такой оценкой, так как из моих книг он заключил, что если у меня и есть воображение, то мне хватает здравого смысла держать его в секрете.

– И чтобы что-то скрыть, – сказал он, – ничего нет лучше, чем держаться как можно ближе к правде; это знают все хорошие лжецы.

Он смотрел на что-то через мое плечо; я повернулась и увидела, что за мной стоит ассистентка. Она попросила прощения и сказала, что время, отведенное на интервью, уже вышло, и так как следующее интервью предназначено для телевидения и должно начаться вовремя, нам нужно заканчивать. Журналист сразу стал с ней спорить, и последовал длительный обмен репликами: он говорил очень быстро и напористо, а она отвечала очень медленно, повторяя одни и те же фразы и кивая головой с сочувственным сожалением, пока в конце концов он не начал раздраженно убирать свои книги и заметки обратно в портфель. Ее опыт работы в авиакомпании, сказала она, пока провожала меня к лифтам, пригождается ей чаще, чем она ожидала. Она вынуждена признать, что этот журналист – один из наиболее трудных клиентов, и его интервью почти всегда заканчиваются одним и тем же спором, так как он, кажется, всегда очень долго подходит к тому, чтобы задать вопрос, а когда наконец задает его, оказывается, что он сам лучше знает ответ. Она слегка закатила глаза и нажала на кнопку, чтобы вызвать лифт. По правде говоря, она ходила с ним в одну школу и часто пересекалась с ним на семейных мероприятиях, но, когда бы они ни встречались по работе, он делал вид, что не знает ее. Дома он очень вежливый и милый, сказала она с грустью, и, кроме того, единственный, кто готов говорить с бабушками, которые будут слушать его часами напролет.

Отель разрешил организовать в подвале временную студию, сказала она, пока лифт спускался вниз, и, хотя она не выглядит так же профессионально, как их обычная студия, иллюзия получилась довольно убедительной. Мы вышли в большое пространство с низкими потолками, где несколько человек увлеченно возились с проводами и осветительными приборами посреди груды операторского оборудования. В дальнем углу, в окружении голых бетонных стен и упаковочных ящиков, была воссоздана часть комнаты с высокими книжными полками, картинами и потертым персидским ковром, на котором, повернутые друг к другу, стояли два старинных стула. На эту импровизированную студию было наведено несколько очень ярких ламп, что придавало ей вид заставленного книгами золотого острова, а технические специалисты работали во мраке своего рода чистилища прямо за его берегами. Стройная женщина с широким бледным лицом, сильно накрашенным для камеры, подошла к нам и протянула руку. На ней была блузка с высоким воротником и длинными рукавами на пуговицах, а ее длинные и густые золотистые волосы были аккуратно убраны в хвост, будто она – прилежная принцесса у себя дома на острове, заставленном книгами. Она будет проводить интервью, сказала она по-английски, и как только техники устранят маленькую проблему со звуковой аппаратурой, мы сразу же начнем. Она повернулась и что-то сказала ассистентке; какое-то время они обменивались репликами, иногда смеясь и похлопывая друг друга по плечу, пока техники молча и неотрывно работали над оборудованием, вставляя и выдергивая длинные ползучие провода и копаясь в больших черных чехлах от фотоаппаратуры, которые лежали вокруг них открытыми на полу. Вскоре интервьюер жестом показала, что они хотят, чтобы мы заняли свои места, и мы сели на старинные стулья в окружении книжных полок; яркое освещение погружало всё остальное в полумрак, так что операторы выглядели неясными фигурами, движущимися в густых сумерках. Мужчина, который, по всей видимости, был режиссером, стоял на границе между светом и тенью, давая распоряжения интервьюеру, а она медленно кивала головой, периодически посматривая на меня из-под накрашенных ресниц и заговорщически улыбаясь.

Технические специалисты просят нас поговорить, сказала она мне, чтобы они могли отрегулировать звук и выяснить, в чем проблема. Они предложили нам просто поговорить о том, что мы ели сегодня на завтрак, сказала она, хотя наверняка есть и более интересные темы, которые мы могли бы обсудить. Она надеялась, что мы сконцентрируемся на том, как нелегко писательницам и художницам заслужить признание: возможно, у меня есть какие-то мысли по этому поводу, которыми я могла бы поделиться, чтобы она задала мне правильные вопросы во время самого интервью. Тема, скорее всего, для меня не нова, но их зрителям, возможно, никогда не приходило в голову, что те же самые проблемы неравенства, которые окружают нас дома и на рабочем месте, могут определять и то, что им преподносится как искусство, поэтому она не видит причины, почему бы не заострить на них внимание еще раз. Это, конечно, правда, добавила она, что мало известных женщин получили признание, по крайней мере пока общество не решило, что они больше не представляют для него опасности, потому что состарились, стали некрасивыми или уже умерли. Художница Луиз Буржуа, к примеру, в последние годы своей жизни стала невероятно популярна и наконец смогла рассказать о своем опыте, чтобы ее увидели, тогда как ее коллеги мужского пола были на виду у публики всё это время, развлекая ее своим напыщенным и саморазрушительным поведением. Однако если посмотреть на работы Луиз Буржуа, то можно увидеть, что они говорят о личной истории женского тела, о его угнетении и эксплуатации, его метаморфозах, его ужасающей пластичности и способности создавать другие формы. Заманчиво предположить, сказала она, что талант Буржуа вырос из безвестности ее опыта; другими словами, получи она признание в более молодом возрасте, у нее, возможно, не было бы причины сосредотачиваться на унизительных тайнах своей жизни как женщины, иZвместо этого она бы ходила на вечеринки и позировала для обложек журналов вместе со всеми остальными. У Буржуа есть несколько работ, сказала она, выполненных в то время, когда ее дети были еще маленькими; она изображает себя в виде паучихи, и интересно в этих работах не только то, что они сообщают о материнстве – в противоположность, сказала она, широко известному мужскому видению мадонны, преисполненной экстатического удовольствия, – но и тот факт, что они кажутся детскими рисунками, нарисованными рукой ребенка. Трудно придумать, сказала она, лучший пример женской невидимости, чем эти рисунки, в которых сама художница исчезла и существует только в виде доброжелательного монстра в восприятии своего ребенка. Множество женщин в искусстве, сказала она, так или иначе игнорировали свою женскую природу, и можно спорить о том, досталось ли этим женщинам признание легче потому, что они обходили молчанием темы, которые мужчины-интеллектуалы находили неприличными,