Kudos - Рейчел Каск

рисовала их как одержимая и, кажется, углублялась в их жизнь, как Дега, который влился в мир своих балерин, сказала она, с той лишь разницей, что Джоан Эрдли не была мужчиной, и потому ее видение казалось настораживающим и странным, а не знакомым и полноправным. Кроме того, она рисовала и взрослых людей, которых встречала на улицах или в ночлежках трущоб Глазго, и, опять же, делала это так, как некоторые известные художники-мужчины. На одной из картин Эрдли, сказала она, изображен спящий голый мужчина: он лежит на боку, его серое, угловатое, истощенное тело полностью обнажено, комната тоже безнадежно серая, а кровать узкая и неудобная, как гроб. Эта картина, сказала она, не похожа ни на какую другую, нарисованную женщиной, из тех, что я видела, и отчасти из-за своего большого размера она будто отражает самый мрачный взгляд на жизнь, так что практически преуспевает в том, чтобы опровергнуть всю традицию изображения женщин в подобных позах, созданную мужчинами. Пафос этого спящего тела, сказала она, отсутствие всяческой надежды или возможности, производит шокирующий эффект, и действительно, эта картина вызвала в свое время скандал из-за схожести человека на ней с жертвами концентрационных лагерей, с изображениями которых мир познакомился несколькими годами ранее. И всё-таки, несмотря на скандал, – который странным образом привел к тому, что перед дверью Эрдли выстроилась очередь из мужчин, предлагавших себя в качестве натурщиков, – ее творчество остается непризнанным, а ее одинокая жизнь, в которой, насколько я могу судить, не было секса и тем более детей, закончилась после мучительной болезни в возрасте сорока двух лет. Это была жизнь без иллюзий, сказала она, и мне кажется, что женщина всё еще не может жить без иллюзий, потому что мир просто уничтожит ее.

В моем личном случае, сказала она, я борюсь за то, чтобы занять такую позицию, с которой, возможно, смогу исправить некоторые из этих заблуждений и в какой-то мере скорректировать условия дискуссии, популяризируя работы женщин, которые кажутся мне интересными. Но всё чаще эта позиция ощущается так, будто я стою посреди океана на камне, который с каждой минутой уходит под воду. Нет никакой размеченной территории, сказала она, так что нет места, куда я могу шагнуть и оказаться на суше. Возможно, дело всё еще в том, сказала она, что для того, чтобы иметь собственную территорию, женщина должна жить, как паучиха Луиз Буржуа, если только она не готова разбить лагерь на мужской территории и жить по их правилам. Существует пока что только две роли, сказала она, роль натурщика и роль художника, и альтернатива – это исчезнуть в вере или философии и таким образом найти себе убежище.

Тем временем техники во мраке начали единодушно качать головами, а режиссер в отчаянии всплеснул руками. Она подняла голову, слушая то, что говорил ей режиссер, и затем повернулась ко мне, пренебрежительно подняв свои тонкие изящные брови.

– Кажется просто невероятным, – сказала она, – что все эти люди не могут решить проблему, но они говорят, что придется отвезти оборудование обратно в студию, чтобы его починить. Это очень досадно, – сказала она, поднимаясь со стула и начиная отцеплять шнур микрофона от одежды, – и, учитывая тему нашего разговора, довольно иронично.

Третье интервью, сказала ассистентка по пути наверх, будет последним, и она надеется, что оно пройдет более успешно, чем два других. Насколько ей известно, на обед Паола забронировала столик в ресторане, так что можно рассчитывать, что у меня будет возможность отдохнуть перед тем, как вернуться на конференцию. Мы снова оказались в вестибюле, где Паола сидела на том же пуфике и разговаривала по телефону. Она помахала нам и закатила глаза, и ассистентка проводила меня обратно к дивану, где проходило первое интервью и где уже ждал мужчина, хотя на самом деле, когда мы подошли ближе, я увидела, что он почти мальчик. Он скромно сидел на краешке дивана; на нем была белая футболка, потертые джинсы, в руках болталась бейсболка. Его лицо было слегка взволнованным и невинным, как у молодого святого на религиозном полотне. Он вскочил, чтобы пожать мне руку, и вежливо дождался, пока я сяду, прежде чем сесть самому. Русые волосы обрамляли локонами его простодушное, почти женственное лицо, а темно-карие глаза смотрели на меня пристально, c детской серьезностью.

– Мне интересно, – сказал он наконец, – думали ли вы когда-нибудь о том, каково это – жить под солнцем? Эта идея пришла мне в голову во время чтения вашей книги, – добавил он. – Один из персонажей рассказывает, как провел всю жизнь под дождем и в холоде и как жизнь под солнцем изменила его характер. Мне стало интересно, справедливо ли это для вас?

Я сказала, что, наверное, нет смысла думать об этом, так как жить в солнечных странах я не планирую.

– Но почему? – спросил он.

Мы сидели и смотрели друг на друга.

– Я думал об этом, – сказал он, – и мне кажется, это будет для вас верным решением.

Я спросила, где, по его мнению, я должна жить.

– Здесь, – просто ответил он. – Вы бы были очень счастливы. Никто бы вас не беспокоил. Люди были бы к вам очень добры. Вам бы даже не пришлось учить язык, – сказал он, – потому что все здесь говорят по-английски и принимают такое положение дел. Мы бы присматривали за вами, – сказал он, – и всё было бы легче. Вам бы не пришлось больше страдать. Вы могли бы найти для себя домик на берегу моря. Вы были бы в тепле, а ваша кожа стала бы коричневой. Я уже думал об этом, – сказал он, – и не вижу никаких недостатков.

В тусклом полумраке вестибюля стояли, сидели или двигались люди, видимые, но недосягаемые, будто под водой. Вокруг был постоянно слышен приглушенный гул голосов, но разобрать слова было невозможно. Время от времени одна группа сменялась другой, и когда люди со своими чемоданами заходили в двери из тонированного стекла и выходили наружу, на мгновение можно было увидеть удивительную реальность жаркой, яркой, неподвижной улицы.

Я сказала, что не уверена, имеет ли большое значение то, где и как живут люди, так как их индивидуальная природа создает собственные условия; довольно рискованно предполагать, сказала я, что, сменив декорации, можно изменить свою судьбу; когда это происходит с людьми против их воли, потеря знакомого мира – какими бы ни были его черты – катастрофична. Мой сын однажды признался, сказала я, что, когда он был младше, он отчаянно хотел жить в другой семье, такой, как у его друга, с которым он в определенный период проводил много времени. Эта семья была большая и