Kudos - Рейчел Каск

уединения. Ему нравится прятаться под этими свободными одеждами, как если бы оно всё было покрыто безобразными рубцами. Оно наконец выгнало из себя привычную веру в романтическую любовь, – сказала она, – потому что каким-то образом даже в пятьдесят я держалась за идею, что найду своего настоящего спутника жизни, как будто он герой романа, который так и не появился и которого нужно отыскать до того, как роман кончится. Но моему телу лучше знать, – сказала она, – и оно требует, чтобы его оставили в покое.

Мы спустились вниз по череде узких переулков, а затем двинулись по более широким улицам; вдоль тротуаров росли деревья, на перекрестках то и дело просматривались красивые площади с фонтанами и церквями. Это очень старая часть города, сказала Паола, которая еще только десять лет назад была в запустении и нищете, но сейчас на благоустройство выделяют деньги, и она стала популярным районом, где открываются новые магазины и рестораны, куда переезжают разные компании. Магазины здесь – все те же магазины, которые есть в центре любого города по всему миру, а бары и кафе так же неизбежно, как везде, предназначены специально для туристов, так что это обновление, сказала она, начинает немного походить на маску смерти. Европа умирает, сказала она, и поскольку замена отмерших фрагментов происходит по частям, всё тяжелее и тяжелее сказать, что настоящее, а что подделка, так что мы, возможно, не поймем этого до тех пор, пока она не умрет целиком.

Она посмотрела на свои часы и сказала, что у нас еще остается немного времени до назначенной встречи в ресторане; если я не против, неподалеку есть место, которое может меня заинтересовать. Мы снова зашагали, еще быстрее, чем раньше, длинные тонкие волосы Паолы развевались, а ее серебристая туника трепетала и обвивала ее ноги.

– То, что мы увидим, выглядит довольно странно, – сказала она, пока мы шли. – Я нашла это место случайно несколько лет назад. Я проходила мимо, и у меня на сандалиях порвался ремешок, так что мне нужно было где-то присесть и починить его. Я увидела, что церковь открыта, зашла внутрь, не думая ни о чем, и была шокирована.

Каких-то пятьдесят лет назад, сказала она, однажды ночью церковь была разрушена ужасным пожаром, таким сильным, что сами камни вздыбились, облицовка окон расплавилась, а двое пожарных погибли, пытаясь потушить огонь. Но вместо полной реставрации было принято решение восстановить только структурные элементы здания, которое продолжали использовать для богослужений, несмотря на его пугающий вид и жестокие события, которым оно было свидетелем.

– Внутри эта церковь совершенно черная, – сказала она, – стены и потолок в тех местах, где слои камня расширились, искорежены, как внутренность пещеры, и огонь, хоть и уничтожил все росписи и статуи, оставил копоть, в которой, согласно поверьям, можно увидеть призрачные образы. Повсюду эти странные неясные формы, похожие на расплавленный воск, а в других местах сколотые участки, где каменная кладка была разбита жаром огня надвое, пустующие постаменты и ниши, и фактура всего пространства так сильно изуродована, что оно больше не кажется делом рук человека, как будто травматическое воздействие огня превратило его в творение природы. Я не знаю почему, – сказала она, – но меня глубоко трогает это место. Тот факт, что оно может продолжать существовать в таком состоянии, – сказала она, – когда всё остальное вокруг перестроено и вычищено, имеет значение, которое я не могу до конца понять или выразить, и всё-таки люди продолжают ходить туда и ведут себя внутри как обычно. Сначала я подумала, что это ужасная ошибка, – сказала она, – оставлять церковь в таком виде, как будто никто не заметит, что случилось, и когда я увидела, как люди внутри молятся или слушают мессу, я подумала, что, возможно, они и правда не замечают. И это показалось мне таким ужасным, что хотелось накричать на всех и заставить их посмотреть на черные стены и пустоту. Но потом я обратила внимание, – сказала она, – что в определенных местах, где раньше, очевидно, стояли статуи, установлены прожекторы, которые подсвечивают пустоты. Этот свет, – сказала она, – производит странный эффект: он дает возможность увидеть в пустом пространстве больше, чем если бы на этом месте стояла статуя. Так что я поняла, – сказала она, – что это зрелище не результат чудовищной небрежности или непонимания, но работа художника.

Мы остановились у светофора на оживленном перекрестке и стали ждать, когда сможем перейти дорогу. Там, где мы стояли, не было тени, над пульсирующим потоком машин дрожал воздух, среди всего этого шума солнце безжалостно пекло голову. На другой стороне дороги тянулась аллея больших деревьев, похожих на фиолетовые облака, в полумраке которых, будто в тени рощи, виднелись человеческие фигуры. Люди гуляли или сидели на скамейке рядом с темными стволами и под плотной узорчатой листвой, и чем дольше я смотрела, тем сложнее становилась глубина ее света и тени. Я увидела женщину, которая стояла и отстраненно смотрела вверх, а ее маленький ребенок сидел на корточках, изучая что-то у себя под ногами. Я увидела мужчину, который листал газету, сидя на скамейке и закинув ногу на ногу. Официантка принесла кому-то за столиком стакан воды, а мальчик пнул мяч, который откатился в тень. Птицы клевали что-то на земле. Линия раздела между этим тихим идиллическим местом и грохочущим тротуаром, на котором стояли мы, на мгновение показалась такой абсолютной, что это было почти невыносимо, как будто она представляла собой такой фундаментальный и непреодолимый разрыв, что любая попытка восстановить справедливость оказалась бы тщетной. Загорелся зеленый, и мы двинулись через дорогу. По спине у меня струился пот, а в груди учащенно забилось сердце, и это ощущалось как продолжение биения солнца, как будто оно вобрало меня в себя.

Когда мы добрались до церкви, которую описывала Паола, она оказалась закрыта. Паола ходила туда-сюда перед запертой дверью, будто ожидая, что ей откроется другой способ зайти внутрь.

– Какая жалость, – сказала она, – я так хотела, чтобы вы ее увидели. Я уже вообразила себе это, – сказала она удрученно.

Площадь, на которой мы стояли, была маленькой и похожей на колодец, и солнце падало на нее ровно сверху, так что только у стен бледных зашторенных домов и оставалась кромка тени. Я прильнула к стене и закрыла глаза.

– Вы в порядке? – услышала я голос Паолы.

После жары и солнечного света снаружи ресторан показался таким темным, будто была середина ночи. В самом дальнем углу под репродукцией «Саломеи с головой Иоанна Крестителя» Артемизии Джентилески сидела женщина. На столе перед ней лежал велосипедный шлем.

– Мы очень опоздали, – сказала Паола, на что Фелиция пожала плечами и