Глубокая выемка - Всеволод Шахов

лежал Юрка. Иван почувствовал, как утренний холодок подступает к спине. Тогда он дунул на угли, – подействовало, – протянул руки к самому раскрасневшемуся, изрядно прогоревшему, полену и уловил непонятный запах. Осмотрелся, вскочил, захлопал по бокам, плечам, бёдрам: "Горит где-то… горит!"

…Сон прервался. Иван осознал, что переключился в реальный мир. Провёл рукой по плечу. Нащупал какой-то бугорок на коже. Не до конца понимая, что это, рефлекторно смахнул рукой. Голос снизу невольно пробурчал: "Когда же ты успокоишься… неспокойный какой сегодня".

Иван пытался вспомнить все подробности приятного сновидения. Захотелось увидеть продолжение чудесного действа.

…Отряд красноармейцев шёл ровно, поднимаясь к деревне. Мальчишки выскакивали из домов. Бегом, сопровождая передние ряды отряда, старались держаться ближе к знаменосцу с большим красным полотнищем. Жители приняли военных спокойно – летние тёплые дни не требовали мест в избах. Наскоро пообедав, Иван с Юркой, таясь, неуверенно подходили то к пулемёту, то к пушке, осматривали оружие и задавали вопросы служивым. Вечером они помогали чистить лошадей. Юрка показал, как правильно вплетать алые ленты в их гривы. Яркой ленточкой Иван украсил и Парето. И опять Иван почувствовал неприятный запах.

…Проснулся, уже отчётливо осознавая удушливую вонь. Клопы… твари ненасытные! Иван нащупал на животе влажный участок кожи. Ну, вот, раздавил во сне! Почесал. Откуда взялась такая кличка – Парето? Иван не мог вспомнить, был ли такой конь у него в деревне и заверил себя, что потом вспомнит, а сейчас… утренняя нега заволакивала и тащила в блаженный туман.

…Они окружали деревню. Пёстрые цвета их одежд и пыль, поднимаемая копытами их коренастых лошадей. Надвигалась орда, надвигалась утром. Басмачи… басмачи… налётчики. Иван не мог пошевелиться, так ошеломила его эта силища, стискивающая деревню со всех сторон. Полосатые халаты, непонятных форм шапки, изогнутые сабли. Пулемёт работал ритмично и высекал непрошенных гостей, заполняя поле трупами людей и лошадей. Разгорался бой, падали уже и красноармейцы, взрезанные саблями. Всё громче и громче. Парето встал на дыбы, концы алых ленточек, как всполохи рассвета, мерцали. На Парето восседал всадник. Иван заметил его только сейчас, когда конь повернулся боком. Он ладно управлял: потягивал поводья, пришпоривал, чётко обозначал свои намерения, прикладывался к крупу коня нагайкой. Всадник, казалось, находился над полем брани и, в то же время, в самой гуще. Казалось, силы неба управляют им. Только теперь Иван узнал его… это был Сталин. Опять застучал пулемёт, грянул и пушечный выстрел.

… – Лыков, подъём! – Удары палкой по жердям нар оглушили Ивана. Вскочил. Только теперь, когда на него пялились десятки пар глаз, он окончательно проснулся.

– Надо же, как тебя зажрали! Ну ты и орал! – Егор Фомич снял с предплечья Ивана набухшего клопа. Иван посмотрел на грудь. Красные пятна от укусов и участки засохшей крови покрывали кожу.

– Сладенький, наверное! – дежурный убрал палку, оскалился, проём под заячьей губой дёрнулся.

…Под механические мастерские отвели небольшой барак, разделённый перегородками на комнаты. Не поскупились и на большие проёмы под окна, отчего зимой приходилось работать в телогрейках, зато летом электричество на освещение почти не расходовалось. В ближних к входу комнатах размещались верстаки с большими тисками, дальше стояли токарные и заточные станки. Проходя через слесарный участок, Иван слышал, как внушительного вида человек, в холщовой спецовке с огромными наружными карманами, пришитыми двойной суровой ниткой, рычал на щуплого мужичка:

– Как ты напильник держишь? Пальцы не загибай! Разве так отливку обдирают?

Мужичок скуксился и замер, точно боясь удара по затылку. Богатырь в спецовке распрямил у мужичка пальцы левой руки, положил их на полотно напильника. Поверх его руки примостил свою, огромной ладонью обхватил вместе с рукояткой напильника и правую руку нерадивого ученика, чёткими уверенными движениями стал вгрызаться в металлическую заготовку, зажатую в тисках.

– От себя нажимай сильнее! Пальцы на полотне не подгибай, не то занозы начепляешь или покарябаешься. Так… и периодически сверяй с эталоном. Понял?

Мужичок молча суетливо кивал.

Иван шёл дальше, в глубину барака, где располагалась маленькая комната, отведённая под архив, где они с Виктором договорились встретиться.

Иногда Ивану казалось, что Виктор неосознанно хвастается своим умением применять различные словечки из инженерной области, но всегда, с замиранием, слушал, пытаясь уловить их значение по ассоциации со словами уже закрепившимися в его багаже знаний. Однако термины из черчения были ему неведомы.

– Штрих-пунктирные линии служат основой для чертежа. Вот смотри, здесь она указывает на симметрию двух частей, здесь их пересечение показывает центр отверстия, эти линии служат базой для простановки размеров. И не надо теперь на пальцах объяснять – сделай мне то-то и то-то, вот таких размеров, – Виктор, гримасничая, показывал, как хвастаются рыбаки. Разведя руки в стороны, он то увеличивал, то уменьшал габариты якобы пойманной рыбы. – Нет, теперь здесь всё точно указано. Берёшь измерительный инструмент и откладываешь значение, указанное на чертеже, с определённым допуском. Только так и можно изготавливать одинаковые детали.

Иван не возражал, кивал, если понимал, не боялся переспросить, если что-то нужно было уточнить. И даже, когда Виктор повышал голос, повторяя в третий раз сложные для понимания моменты, Иван хладнокровно выслушивал. Он знал, что если досконально не почувствует, о чём говорит Виктор, то скоро забудет. А тут как бы в памяти откладывался ещё и эмоциональный окрас. Вот, например, Иван помнил, как однажды, здешний токарь подтрунивал над тем, как Иван не мог запомнить последовательность действий при измерении отверстия микрометром. И только, когда токарь наорал на Ивана и повторно объяснил, только тогда Иван хорошо запомнил всю методику измерения.

Сейчас Виктор рассказывал подробности установки деревянных быков для настила смывной площадки. Иван уточнял размеры для поперечин, сверяясь с цифрами на клочке мятой бумажки, которую достал из кармана. Всё сходилось – вчера напилили бруски нужных размеров. Заодно, Иван пересказал Виктору ключевые моменты несложной конструкции, теребя между пальцами карандаш, и когда закончил, заметил: "Какая интересная заточка карандаша!"

Виктор пожал плечами: "Ничего необычного, лопаточкой".

– Лопаточкой? И здесь лопаты, – Иван расплылся в улыбке.

– Ну, так удобнее делать основные линии, они толще остальных. Сначала остро отточенным твёрдым карандашом наброски делаешь, а потом, если всё устраивает, поверх тех линий наносишь толстые линии этой мягкой лопаточкой, – Виктор в качестве примера, используя линейку, провёл тонкую линию и наложил поверх неё толстую.

Иван смотрел на уверенные точные движения Виктора и вдруг вспомнил сон

– Вить, а ты не слышал такое имя – Парето?

– Хм, ну, допустим, такой итальянец был, который принцип "восемьдесят на двадцать" объявил. Чего-то там… двадцать процентов усилий дают восемьдесят процентов результата, а остальные восемьдесят процентов усилий дают