Глубокая выемка - Всеволод Шахов

где центр масс находится, кто-то хватает ручки слишком далеко, а у многих банально и сил-то нет, баланс удерживать, – сиплый голос исходил, кажется, отовсюду.

– Что нужно в конструкции изменить, чтобы легче работать стало? – Виктор вдруг стал подозревать, уж не разговаривает ли он с тачками, но решил не допускать такой мысли.

– Смешно слышать. Кормить людей лучше надо и отдыхать давать, а то они порой падают с мостков от бессилия. Это было бы самым лучшим улучшением.

– Здесь такие темпы строительства объявлены, что, ого-го, вам и не снилось. Кстати, а с кем я разговариваю?

– Любят люди друг над другом издеваться, – голос сделался насмешливым.

Нейтральный ответ побудил Виктора к дурацкому обращению.

– Ничего вы, деревяшки, не понимаете, дело грандиозное делаем. На такие дела раньше не решались, а сейчас, когда новую страну создаём… мы не можем спокойненько работать.

– Нам, в общем-то, действительно наплевать, сколотил ящик, колесо приделал и вперёд: нас катят – мы катимся.

Виктор вскочил с тачки и решительно стал осматривать вокруг. Тачки разговаривают? Что-то неладное у меня с головой. Да ну, сон…

– Не бойся, сиди-сиди. Я ведь местная достопримечательность – на фотографии запечатлена. Ой, слово какое сложное. Хозяин – красавец, широкогрудый бригадир… возглавляет шествие, меня взял широким хватом и ведёт по мосткам. За ним – его бригада ударников, пятеро бравых, конечно помельче, чем главный, но тоже ничего. Вышагивают гуськом друг за другом.

– Видел такую фотографию в передовице, – Виктор вспомнил заметку в "Перековке".

– А меня, меня видел? – скрипучий возглас послышался откуда-то издалека. – Вообще-то, – акцентированный источник звука сместился к тачке слева, – мы, здешние тачки, подобно киргизской лошади, низкорослы и невзрачны, но необычайно выносливы. Такой симбиоз из разных пород тачек: шахтерских, железнодорожных, украинских, уральских. Мы, приспосабливаясь, приобрели здесь иной разворот ручек и низкие широкие бока – "крылья". И на этих боках мы вынесли многие тяготы и Беломорстроя, и МоскваВолгостроя. О нас, о “крылатых” тачках толкуют в бараках, обсуждают на собраниях, упоминают в частушках. Вот, послушай, – звук изменился, стал ритмично-мелодичным.

"Маша, Маша, Машечка,

Работнула тачечка.

Мы приладили к ней крыла,

Чтоб всех прочих перекрыла".

Виктор затряс головой, пытаясь согнать нелепицу, и громко заговорил.

– Ваш век закончился. Ручной непосильный труд уйдёт. Скоро повсеместно будут использоваться экскаваторы и самосвалы.

Виктор стал рассказывать о новых типах экскаваторов, более расторопных, с поворотом стрелы на триста шестьдесят градусов, с универсальными ковшами. И когда он остановился, то опять услышал скрипучий звук, будто исходивший от соприкосновения ступицы и колеса.

– Виктор Петрович, может, всё же мы пригодимся? Может, можно как-то поставить к нам мотор. Мы головы без хозяев жить, хочется нам ещё поработать.

– Может быть, – Виктор не смог категорически отказать, – …может быть.

– …Витька, чего-то ты, дружок, совсем закемарил, давай перекладывайся, – Виктор с трудом разлепил глаза и огляделся. Егорыч тряс за плечо. – Перекладывайся говорю на мою лежанку, здесь переночуешь… Ну, ты даёшь, столько во сне о новых экскаваторах говорил, мы с Александром Павловичем аж заслушались.

Виктор покорно поплёлся к лежанке, лёг.

– Давай, Егорыч, щас под картоху выпьем, – Ковалёв снова наливал, – у меня как раз стихи есть для этого случая. Выпили. Ковалёв стал читать наизусть.

Когда-то было вдохновенье,

Минуты страстного "кормления" ума.

Теперь настало время упоенья тем,

Что мысль реализована моя.

Но этот миг проходит – противна пустота.

Душа кричит: "Работать!". Сама и делает сполна.

Идеи, мысли, образы – един источник "тем".

Они же развиваясь, воплощаются затем.

Вот говорят: "Дурак какой-то,

О чем-то думает всегда!"

Но, я-то знаю, что за достиженье цели

Расплачиваться мыслями приходится всегда.

4

– Ну что, Александр Владимирович, как смотрины, так опять хорошая погода. Везучий ты на это… что ж, пусть и природа с нами порадуется. Вон какую штуку забабахали! – Афанасьев, перепрыгивая через ступеньки, взлетел на эстакаду с гидромониторами. Рабочие шустро расступились, двое поднырнули под ствол гидромонитора – дали протиснуться начальнику.

– Сейчас пустим, Григорий Давыдович, – Будасси последовал за ним, степенно наступая на каждую ступеньку. Скрипучие сапоги жалобно стонали.

На железнодорожный путь, между эстакадой и смывной площадкой, медленным ходом подавали гружёные платформы. Глина при ярком свете не казалась такой мрачной, как в забоях под клубами паровозной угольной сажи. Выставив две платформы напротив смывной площадки, паровоз остановился. Два человека синхронно сбросили запоры по краям первой платформы и откинули борт. Борт, под небольшим наклоном, лёг горизонтально на смывную площадку, образуя мостик.

– Ближний к гидромониторам борт не откидывайте, – Будасси давал указания сначала рабочим снизу, а затем и стоящим у гидромонитора, – давление есть? Всё готово? Будем работать двумя верхними гидромониторами, нижние задействуем для окончательного смыва упавшего грунта. Вторую платформу пока не трогаем… Да, можно пускать! – Рабочий держал деревянные водила поворотного механизма и сосредоточенно уставился на цель.

– Подача воды!

Струи со свистом вышли из насадок. Рабочие по предварительно уточнённому плану направили струи на середину платформы в верхний слой глины. Двигаясь горизонтально, снимали гребень высотой сантиметров тридцать. Дойдя до края, направили струи вниз, прорезав канавку. Теперь одна струя, находясь внизу, двигалась горизонтально подмывая грунт, а другая, действуя вслед за первой подхватывала осыпающийся грунт и сбрасывала его на площадку.

Будасси, наблюдал за процессом и понемногу мрачнел.

– Александр Владимирович, что-то не так идёт? – Афанасьев искоса посматривал на Будасси.

– Похоже, проблема, – Будасси провёл ладонью по вспотевшей лысине и взялся за подбородок, – нижний гидромонитор не справляется. Уклон, кажется, маловат, не протолкнём к жёлобу. Действительно, грунт, смытый с платформы, оставался на площадке.

– Так давай напор увеличим! – Афанасьев предложил вариант.

– У нас две с половиной атмосферы – максимальное давление. Можно еще пол-атмосферы добавить, отключив верхний гидромонитор, – Будасси сам побежал к гидромонитору.

Мощная струя врезалась в большой комок глины. – Нет, не получается. – Брызги смеси разлетались во все стороны, не давая желаемого результата – направленного движения смеси к жёлобу.

– Всё! Отключай! Отгоняйте платформы на ручную разгрузку в тупик, – Будасси распорядился и побрёл к Афанасьеву, – Григорий Давыдович, пока решения нет.

Афанасьев смотрел на неподвижную глину, так и не скатившуюся в жёлоб.

– Ты понимаешь, что будет, если установка не заработает? Ты знаешь, с каким трудом, на каком уровне вся эта твоя затея согласовывалась? Через два дня комиссия нагрянет и что тогда?

– Понимаю, тем не менее… – Будасси внешне был спокоен и уже внутренне общался сам собой, – надо с напором струи и уклоном площадки поиграться.

– А чего тогда состав велел отогнать? Давай пробуй, играйся! – Афанасьев со злостью ударил по перекладине перил эстакады и направился к деревянной лестнице, огрызаясь, – играется он… игрушки придумал…