Глубокая выемка - Всеволод Шахов

как будто, старый строй воскресили, – Макаров мягко проговаривал слова, – Ха, согласись, пока им в эту пятилетку не дали послаблений и высокую зарплату, просто так за идеалы революции они не очень-то старались трудиться. Уверен, у царских спецов осталась злоба.

– Нет, мне кажется, Будасси делает работу честно, – Виктор смотрел под стол, но, в конце фразы, поднял глаза.

– Виктор, я сегодня с тобой по-дружески. Твоя очередная статья для журнала мне понравилась, подпись на разрешении я поставлю, но как-то мягкотело у тебя получается. Вроде должен бороться за цели, а тут что? Там ткнулся – не получилось, тут ткнулся – не получилось и скис, – Макаров, с неким укором, отчитывал.

– Я думаю, опыта не хватает, всё же, старшее поколение – это основательная школа. Будасси проект смыва показывал, а я смотрю и осознаю – мне такое даже в голову не придёт, – Виктор перевёл взгляд с зелёного сукна стола на деревянный стул с грациозно изогнутыми ножками, стоявший около окна.

– Будасси… Будасси… – Макаров напряг подбородок, глаза сузились. Помедлил и достал из папки исписанный мелким почерком листок бумаги, – Мне тут рассказали, чего его дочери на детском празднике у Афанасьева учудили. Не просто семейная развлекаловка была, а мероприятие с официальной частью. Дети ответственных партсекретарей стихи рассказывали о трудовой борьбе советского народа. Всё шло нормально, пока не выскочили две близняшки Будасси. Вот, что люди записали, – Макаров уткнулся в листок бумаги, – "…вскочили и давай, приплясывая, под мотив весёлой песенки петь: "Без-туф-ты и ам-мо-на-ла не-пост-роим мы-ка-на-ла ля-ля-ля тра-та-та не-по-ст-ро-им мы-ка-на-ла…" И кружат в танце в кружевных белоснежных платьицах". А? каково? – Макаров мельком взглянул на Виктора и продолжил читать. – "…Возмутило и поведение детей некоторых других партработников – они присоединились – выбежали хоровод водить. Пока Афанасьев патефон с громким маршем не запустил, безобразие не прекращалось. Наши партийцы остолбенело смотрели, а старые царские спецы улыбались. Будасси, конечно, для приличия, сказал девочкам, что не уместно так себя вести. И как-то буднично сказал. А вот Афанасьев своему балбесу затрещину отвесил". Вот, чуешь, чем отличаются они от нас? – Макаров отодвинул листок, – распоясались совсем, думают, что без них советская власть ничего построить не сможет, и детей своих учат, не пойми чему. Ничего, люди тоже всё видят, – листок перекочевал обратно в папку, – а сведения собирать надо.

– Плохо это всё, – Виктор качнул головой, – как-то не так.

– Рассуждаешь? Это хорошо, что рассуждаешь, – Макаров мягко побарабанил подушечкой указательного пальца по столу, – Соболев, вот скажи, когда ваше поколение полностью возьмёт народное хозяйство в свои руки? Пора бы уже.

– Хозяйство слишком большое… – Виктор говорил медленно и нетвёрдо, – сложно это всё… время требуется.

Виктор вышел от Макарова, ощущая мокрые подмышки, Мозг зачем-то, как из тумана, вытаскивал детские впечатления. День рождения… Свои дни рождения Виктор не отмечал, на чужие старался не ходить. Скорее всего, эпизод из детства опосредованно действовал. Оттуда, возможно, и начала развиваться навязчивая способность оценивать людей: кто опасен – кто нет. Виктор не помнил, сколько ему было лет, но подспутно предполагал, что пять-шесть. Родители отвели его на день рождения двоюродной сестры. Всучили плитку шоколада в блестящей фольге и втолкнули в общую комнату с незнакомыми детьми. Его тётя, Клавдия Васильевна, взяла у него шоколад и положила на стол вместе с другими подарками.

Дети, в ожидании новых гостей, играли в игру. В комнате расставили стулья в ряд, спинками друг к другу. Играющие расселись. Водящий объявил: "Море волнуется", – все вскочили и начали бегать по кругу, огибая ряд стульев. Водящий убрал один стул в сторону, продолжая периодически повторять: "Море волнуется… море волнуется… море…" и внезапно закончил фразу: "…утихло". Играющие замельтешили, в сутолоке пытаясь занять свободное место. Кому не доставалось, объявлялся водящим. Так повторялось, пока не оставался один стул. Победителя награждали шоколадной конфеткой. Виктор наблюдал действо со стороны, не решаясь присоединиться к игре.

Через полчаса Клавдия Васильевна ввела в комнату именинницу – девочку с большими белыми бантами на концах косичек. Виктор, с трудом, узнал двоюродную сестру – их показывали друг другу раза два, да и то недолго. Звали ее Катя. Клавдия Васильевна поставила Катю в центр комнаты и призвала гостей: "Ребята, берите свои подарки, выходите по одному и вручайте имениннице". Виктор удивлялся, какие бывают красивые штуковины: куклы разных мастей, набор с цветными нитками для вышивания, деревянные тяни-толкаи, фигурки с изящной резьбой, даже какое-то неведомое растение в горшке.

Самые бойкие ребята, выходившие первыми, обычно несли крупные подарки. Те, кто шёл после, как казалось Виктору, вручали более полезные в быту предметы. Ребята, передав подарок Кате, переходили из одной части комнаты в другую, становились весёлыми и расслабленными. Те, кто был по другую сторону, стояли серьёзные и сосредоточенные. Катя держалась свободно, с достоинством принимала подарки, улыбалась и кивала в ответ на одну и ту же шаблонную фразу: "Поздравляю с Днём рождения!"

Куча, не прошедших процедуру вручения подарков, редела и на столе осталась лежать только маленькая шоколадка в серебристой фольге. Виктор остался один на стороне серьёзных и сосредоточенных. Он замер и не решался взять невзрачную шоколадку и подойти к Кате. Клавдия Васильевна заметила заминку, подошла к Виктору и заискивающе спросила: "А что Витя подарит Кате?" Виктор не шевелился. Тогда она взяла со стола шоколадку, вложила в ладонь Виктору и подтолкнула к Кате. Виктор шагал, как окаменевший, чувствуя пристальные взгляды маленьких гостей. Последовал сначала лёгкий смешок, потом шквал насмешек: "…всего лишь шоколадка… да я такие каждый день ем… день рождения раз в году…". Катя сделала серьёзное лицо, шагнула навстречу, вытянула шоколад из руки Виктора и быстро избавилась – положила на полку секретера в вазу, вместе с горкой конфет.

Виктор почувствовал, что праздник для него закончился. Он уже знал, что его отстранили от общего, отделили и оценили по низшему разряду.

Часть третья

“Техника и кадры решают всё”

1

…Зачинался рассвет. Кусочек неба над горизонтом светлел и на этом фоне силуэты лошадей выглядели картонными контурами из книжки для детей. Резкий контраст не позволял различить масти, но Иван и так знал, что около самой кромки берега реки, в стороне от основного стада, стоит Парето. Казалось, этот сильный конь задумчиво ожидал, когда появятся первые лучи солнца. Он, то поднимал голову к небу, вытягивая шею, то понуро клонил к земле, казалось, думая о чём-то возвышенном. Иван посмотрел на остальных. Лошади неторопливо лакомились свежей душистой травой, напоённой росой. В ночном Иван был не один: около еле тлеющих поленьев, накрывшись ватником,