Ворон - Эдгар Аллан По

– кризис

        Уже позади!

О, я это вынес —

        Ушел из груди

Жар по имени «Жизнь»,

        Все стихло в груди.

В грусти немой

        Я бессильно застыл.

Сон холодной стопой

        На чело наступил,

Сон склонился ко мне,

        И покой наступил.

Я так безмятежно

        Уснул наконец,

Что можно подумать —

        В постели мертвец,

И вздрогнуть, подумав —

        Это мертвец!

Страданьям, стенаньям,

        Терзаньям, мученьям

Положен предел

        Последним биеньем[123]

Сердца – последним,

        Страшным биеньем!

Растаял дурнотный

        Горячечный воск,

Рассеялся жар,

        Пожирающий мозг,

Жар по имени «Жизнь»,

        Пожирающий мозг.

Спасен я от муки,

        Что всех тяжелей:

От танталовой жажды

        Над рекою страстей,

Мутно бьющей из черных,

        Нефтяных пропастей, —

Я избавлен от жажды

        Неизбывных страстей:

Я испил избавленье

        От жажды былой

Из ключа, что струится

        Из земли под землей —

Тихо, капля за каплей —

        Из земли под землей.

А если взгрустнется

        Кому-нибудь: «Боже!

Приют его мрачен,

        Неласково ложе», —

Отвечу я: «Где оно,

        Лучшее ложе?

Лишь это для всех

        Уготовлено ложе!»

Душа здесь забыла

        О суетных грезах

И не сожалеет

        О вычурных розах —

Развеялись грезы

        О миртах и розах.

Иных ароматов

        Ей ведомы ласки —

Цветут розмарин

        И анютины глазки,

Безгрешны простые

        Анютины глазки,

Увитые рутой

        Анютины глазки.[124]

Душа осчастливлена

        Явью видений

И во сне омывается

        Красотой моей Энни,

Не дыша, погружается

        В волны локонов Энни.

С тихой негой ко мне

        Наклонилась она,

Легкий вздох ее уст —

        Дуновение сна,

Эта грудь – небеса

        Для блаженного сна, —

И укутала пологом

        Отгоревшего дня,

И молила, чтоб ангелы

        Охранили меня,

Чтоб Владычица Ангелов

        Осенила меня…

И я так безмятежно

        Уснул наконец

(О любви ее зная!) —

        Как будто мертвец;

Я так бестревожно

        Застыл наконец

(Полный этой любовью!) —

        Как будто мертвец;

Вы вздрогнете, думая:

        Это – мертвец!

Но сердце пылает

        Светлей и нетленней

Всех звезд поднебесья

        В лучах моей Энни,

Сливаясь со светом

        Любви моей Энни,

Мечтая о свете

        Очей моей Энни.

Eldorado[125]

        Gaily bedight,

        A gallant knight,

In sunshine and in shadow,

        Had journeyed long,

        Singing a song,

In search of Eldorado.

        But he grew old —

        This knight so bold —

And o’er his heart a shadow

        Fell, as he found

        No spot of ground

That looked like Eldorado.

        And, as his strength

        Failed him at length,

He met a pilgrim shadow —

        “ Shadow,” said he,

        “ Where can it be —

This land of Eldorado?”

        “ Over the Mountains

        Of the Moon,

Down the Valley of the Shadow,

        Ride, boldly ride,”

        The shade replied, —

“If you seek for Eldorado!”

Эльдорадо

        Рыцарь в броне

        Скакал на коне,

Сверкая блеском наряда.

        Ночью и днем

        Он пел об одном,

Пел о стране Эльдорадо.

        С годами остыл

        Неистовый пыл

И на сердце легла прохлада.

        Он весь мир обошел,

        Но нигде не нашел,

Нигде не нашел Эльдорадо.

        Встал он без сил

        И Тень вопросил,

Блуждавшую у водопада:

         «Поведай же мне,

        В какой стороне

Искать теперь Эльдорадо?»

        И слышит от ней:

         «В Долину Теней,

Не сводя горящего взгляда,

        Днем и в ночи,

        Рыцарь, скачи,

Если ищешь ты Эльдорадо».

To my mother[126]

Because I feel that, in the Heavens above,

        The angels, whispering to one another,

Can find, among their burning terms of love,

        None so devotional as that of “Mother”,

Therefore by that dear name I long have called you —

        You who are more than mother unto me,

And fill my heart of hearts, where Death installed you,

        In setting my Virginia’s spirit free.

My mother – my own mother, who died early,

        Was but the mother of myself; but you

Are mother to the one I loved so dearly,

        And thus are dearer than the mother I knew

By that infinity with which my wife

        Was dearer to my soul than its soul-life.

Сонет к моей матери

Постигнув, что не только человек —

        Но ангелы – из всех благословений,

Способных нежность выразить навек,

        Не отыскали имени блаженней,

Я «матерью» назвал тебя, и ты

        Вошла мне в сердце самою родною

И стала жить в нем – в доме пустоты,

        Покинутом покойною женою.

Мою родную мать[127] (по ком я тоже

        Скорблю) ты материнством превзошла:

Жизнь дорога – Виргиния дороже,

        Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала;

Отныне же, когда ее не стало,

        И для меня небытие настало.

Annabel Lee[128]

It was many and many a year ago,

        In a kingdom by the sea,

That a maiden there lived whom you may know

        By the name of ANNABEL