Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
зима приходит в оду с этими замерзшими сатирами и задремавшими «с скуки» нимфами — и это тема европейского бурлеска. В XVII веке во Франции было создано несколько произведений, которые так и назывались: l’ hiver burlesque, бурлескные зимы. Зима, сезон «мира наоборот», встречается с бурлеском — жанром «мира наоборот». Державин это почувствовал, развил и превратил в одну из важнейших тем русской поэзии[358].
Внешне стихотворение «Мой портрет…» тяготеет к «домашней поэзии», оно кажется написанным для узкого круга посвященных читателей и наполнено автопсихологическими деталями. Однако и публикация, и авторское примечание к ней свидетельствуют о том, что «Мой портрет…» изначально предполагал широкую читательскую аудиторию. Мнимая установка на интимность позволила поэтессе, хоть и в шутливой форме, затронуть важные для нее самой литературные проблемы. Венди Росслин делает любопытное сравнение «Моего портрета…» и стихотворения «Мои пенаты» К. Батюшкова:
В этом описании дом является фоном для вина, женщин, песен, визитов милых друзей, а также для занятий поэзией. <…> В стихотворении Буниной простая обстановка неуютна и опасна для здоровья, дом — место одиночества, где поэзия приходит вместе со страданием, а друзья не сочувствуют героине или критикуют ее. Самое значительное различие между сочинениями Буниной и Батюшкова заключается в трудности проговаривания в первом случае и легкости — во втором. Стихотворение Батюшкова <…> полно радости жизни, Буниной же — наоборот[359].
Безусловно, исследовательница права, утверждая, что в этом стихотворении Бунина проговаривает важные аспекты, касающиеся творческого процесса, но, на наш взгляд, Росслин не учитывает иронический тон, который маскирует серьезность затрагиваемых тем, — без этого интерпретация стихотворения остается неполной, можно сказать односторонней.
Таким образом, два этих стихотворения, «Портрет…» и «Тем, которые предлагали писать мне гимны», продолжают серию размышлений поэтессы о месте поэзии в ее жизни и о собственном месте в литературе. Завершает их в сборнике «Неопытная муза» впервые публикуемое «Отречение», представляющее новый, контрастный поворот темы, речь в нем идет об отречении от поэзии:
Увянь, душистый лавр зеленый, Вплетенный вновь в мои власа! Спади, — как молнией сожженный, — Не ты главе моей краса! Спади! — да с прахом ног тебя моих смесю! Иссякни для меня, прозрачный Кастальских, сладких вод ручей; Пусть славою упиться алчный Прохладой манится твоей: Я вод твоих вкусить не жажду[360].Перекликаясь с надписью «Лира спасла меня от потопления», расположенной на титульном листе под изображением Ариона, «Отречение», таким образом, придает «Неопытной музе» композиционно завершенный вид и семантическую целостность. Эмблема на титуле сообщает читателю, что занятия поэзией способны спасти из пучины отчаяния и страданий. Внутри книги разворачивается история взаимоотношений поэтессы с маститыми литераторами и проясняются ее представления о собственном месте в словесности. «Отречение» должно подвести к мысли, что поэтесса разочарована в своей миссии и отказывается от нее; ср.: «поэтесса, вторя Горацию, мечтает о признании и славе, но готова отказаться от этой огромной награды, если это заставит ее отступить и подвергнуть опасности любовь»[361]. Однако это не более чем художественный жест, в действительности Бунина не оставляла занятий поэзией — в 1810 году вышла дидактическая поэма «О счастии», в которой более тысячи строк. В наследии Буниной не обнаруживается стихотворений, которые можно было бы отнести ко второй половине 1809 года, то есть к промежутку между выходом первой части «Неопытной музы» и началом 1810 года. Первая часть «Неопытной музы» напечатана не позднее конца июля 1809 года, так как уже 6 августа в «Цветнике» вышла первая рецензия на нее, а объявление о продаже впервые появилось в «Санкт-Петербургских ведомостях» 10 августа. Можно предположить, что поэма «О счастии» писалась в это время, однако в таком предположении нет необходимости: сама публикация поэмы свидетельствует, что Бунина не отказывалась от сочинительства.
В начале стихотворения «Отречение» Бунина упоминает некоего «моего кумира»: «Вокруг его сонм игр, — веселья; / Внутри поставлен мой кумир»[362]. Этот кумир остается равнодушным к жертвам и поклонению: «Но что кумиру почесть, дани? — / Изваян из металла он: / К мольбе, — к куренью, — к фимиамам хладен»[363]. Можно предположить, что кумир в данном случае имеет отношение к памятнику, Exegi monumentum: «цель памятника — создать слух у потомков; цель литературного честолюбия — та же»[364], — но в стихотворении Буниной этого не происходит. Поскольку занятия поэзией не оправдали надежд поэтессы, то и памятник здесь — лишь изваяние, которому героиня «жжет мастики».
Стихотворение написано необычной строфой — ямбическим пятистишием с рифмовкой АбАбХ, где пятая строка — холостая — от четырех до шести стоп, а остальные — четырехстопные. Строфика должна подчеркнуть особый статус этого стихотворения. Завершая «Неопытную музу» «Отречением», Бунина манифестирует молчание и отказ от поэзии. Этот демонстративный жест, вероятно, остался не замеченным современниками. Лишь Кюхельбекер, рецензируя первую часть «Сочинений» поэтессы, отметил это стихотворение как одно из самых сильных. Но сочинения в трех томах не дублировали архитектонику «Неопытной музы», поэтому «Отречение», лишенное позиции финального текста, прочитывалось по-новому.
Еще одним высказыванием на металитературную тему можно считать публикацию в сборнике 1809 года перевода первой песни из «Науки о стихотворстве» Буало. Очевидно, автор «Правил поэзии» был важной фигурой для Буниной, так как спустя несколько лет в предисловии к «Падению Фаэтона» поэтесса будет апеллировать именно к Буало как законодателю
