В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

чудом вывернуться, не дать ему перехватить еще раз, перекусить позвоночник. Уже были сломаны обе руки, в клочья разорвано лицо, перекушена челюсть. А мозг спокойно продолжал работать. Это качество не раз спасало меня в тайге. Где карабин? В нем остался последний патрон. Карабин улетел куда-то от удара. Правый глаз еще видел. Я сунул левую руку в пасть, а правую, уже раздробленную, закинул назад и стал шарить ею по листве. Медведь тем временем радостно хрустел костями моей левой руки. Правая же наткнулась на кончик ствола карабина, я подтянул его. В открытом затворе надеждой поблескивал патрон. Автоматически рука закрыла затвор. Теперь только бы не выбил. Подтянул ствол под челюсть медведя, рука скользнула вниз и нажала на курок. Раздалось «кых» как от пистона. В следующий момент я вырвал руку из пасти и, упершись, выполз из-под огромной туши. Щелкнули зубы, дергались в воздухе лапы.

Теперь нужно было дойти до лесовозной дороги, а это несколько километров лесом. Правый глаз еще видел, хотя смотрел вниз. Тут меня спасли две способности. Первая – это останавливать усилием воли кровь. Как я это делаю, объяснить не могу. Сейчас просто сжал себя в комок, и через сотню метров кровь перестала из меня бежать. Факт, что с такими ранами я не только оставался в сознании, но и смог выйти к дороге, породил кучу фантазий среди местного населения.

Вторая способность, выработанная годами жизни в тайге, – не впадать в отчаяние в самых безвыходных ситуациях и бороться до конца. Взяв направление, я шел, время от времени задирая подбородок, чтобы определить, куда идти. Оторванная щека висела ниже подбородка, на ее месте болтался левый глаз. На лесовозной дороге меня подобрали лесорубы, дай бог им здоровья. Сработали лучше любого МЧС. Быстро проехали 70 км по грунтовке, по дороге вызвав скорую помощь. А дальше путь в Хабаровск, неделя в реанимации, больше месяца на больничной кровати, еще четыре месяца на кровати дома. Сейчас, когда я пишу эти строки, меня ждет еще несколько пластических операций, восстановление рук и, надеюсь, новый охотничий сезон.

P. S. При встречах с медведями лучше всего иметь надежное полуавтоматическое оружие. Будь таковое на тот момент у меня, все сложилось бы по-другому. При затворном карабине на перезарядку теряются мгновения, которые могут стоить жизни.

Саша еще неоднократно приезжал в Москву, Питер, Хабаровск для новых и новых пластических операций (повезло – по специальной бесплатной квоте). Из хрящей, жировых тканей и лоскутов кожи, взятых с других частей его тела, сформировали новые нос, губу, части скулы и века, закрыли зияющую дыру посередине лица. Удалось спасти глаза, хотя зрение, конечно, упало. К счастью, сломанные руки, за функционирование которых он очень опасался, постепенно восстановили силу и ловкость. Саша был и остается прекрасным таксидермистом, изготовленные им чучела зверей в живых естественных позах можно увидеть в разных музеях Дальнего Востока. Недавно и в экспозицию нашего музея он сделал под заказ чучело маньчжурского зайца – частичного меланиста. Окраской этот заяц похож на шотландского сеттера или ротвейлера – черный с желтоватыми подпалинами.

Саша продолжает охотиться на своем участке, правда в сильные морозы ему бывает тяжеловато: «новое» лицо очень мерзнет, глаза сильно слезятся. Недавно он стал сотрудником национального парка Бикин. А немного пугающая физиономия – что же, с лица воду не пить! Кстати, подарок Саши – один из клыков того медведя, позже найденный у избушки, – я бережно храню по сию пору!

Пологий лесистый перевал на Каменку мы преодолели неожиданно легко: вверх – по хорошей «зверинке», идущей по дну и бортам неглубокой пади, а вниз – по заросшему логу ручья и охотничьему путику с двумя полуистлевшими, еще зимними белками в капканах. Да и по реке сильно продвинулись, остановившись в самых низовьях. За день почти без привалов отмахали километров 15 – давно такого не было!

Каменка оказалась речкой более таежной, чем Бурливая. Черемуха здесь только собиралась зацветать, зато цвели желтые калужницы, красноватые грушанки и сладко пахнущие синие хохлатки, затопившие все поляны. Листва еще не распустилась полностью, страусопер не вымахал по пояс и был вполне пригоден в пищу. Нашли мы и полянки с молодым орляком и черемшой, насобирали ранних грибов – словом, окончательно перешли на подножный корм.

Виднеющиеся на стволах деревьев в начале лета незнакомые грибы, похожие на вешенки и опята, мы в первые сезоны на всякий случай считали несъедобными. Пока Богдан не открыл нам глаза: «Это же ильмаки и ивняки – вполне годные грибы, мы все время их едим, и никто не помер!» Их научных названий он не знал. Как следует из народных имен, первые растут на ильмах, вторые – на ивах (реже на тополях, осинах, березах). И те и другие образуют на стволах большие друзы-гнезда, так что с одного дерева можно набрать несколько десятков плотных и упругих плодовых тел. Позже мы выяснили, что желтенькие ильмаки – это вешенка лимонная, а коричнево-рыжие скользкие ивняки – чешуйчатка съедобная. И оба гриба (естественно!) считаются в Китае и Японии очень целебными. Чешуйчатку в Японии называют «намеко» и варят из нее традиционный суп мисо.

Как установили Николай и Юра, водилась в Каменке и рыба, но вовсе не ленки и хариусы. Николаю удалось на мелководье оглушить палкой молодую кунджу (местного гольца) в светлый горошек, а Юра за два вечерних часа наловил штук 15 рыбешек сантиметров по 20–30, но тоже из благородного семейства лососевых! В основном ловилась красноперая мальма, которую местные жители кличут форелью, но попадались и пеструшки – еще не скатившаяся в море молодь симы, тихоокеанского лосося. Пеструшками называют также карликовых самцов жилой (оседлой) формы симы.

Сима́ (она же ма́су по-японски) – самый «ранний» из здешних проходных лососей. В некоторых местах он начинает заходить в реки уже с апреля, но основное время нереста – июнь. Когда сима из моря поднимается до мест размножения в реках, выметываемую самками икру в суете и столпотворении оплодотворяют молоками не только полуметровые самцы, шедшие вместе с самками, но и «местные жители» – маленькие пеструшки. Пеструшек называют также каменками, и не от рыбки ли получила название речка, на которой мы остановились?

Топонимы

В школьные годы я зачитывался книгами замечательного зоолога и писателя-натуралиста Евгения Павловича Спангенберга, проиллюстрированными великолепной графикой художника-анималиста Алексея Никаноровича Комарова. Мечтал побывать в тех местах Советского Союза, где Спангенберг проводил полевые исследования, своими глазами увидеть природу и животных,