В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

с темной мантией – тихоокеанские, поменьше, с разноцветным клювом – чернохвостые. В полосе прибоя кормились стайки нырковых уток – каменушек и морских чернетей. В капельной взвеси над морем то и дело пролетали какие-то бакланы и гагары, в волнах еле угадывались темными поплавками круглые головы тюленей. Запах водорослей, визгливые крики и хохот чаек из тумана… Вся обстановка напомнила мне Русский Север – Баренцево или Белое море. Но море на этот раз было Японским.

После позднего завтрака, как обычно совмещенного с обедом, отправились втроем вдоль моря на юг – утром Юра нашел там немало интересного. Николай остался порыбачить, а заодно, на всякий случай, посторожить лагерь – тут вам не безлюдная зевинская глухомань!

На краю поймы, на последнем толстом тополе, на высоте около 15 м устроил гнездо орлан-белохвост. Удалось залезть на соседний обрывистый берег и разглядеть сверху единственного, крупного, уже оперенного птенца. Птицы здесь селились густо: рядом с гнездом орлана, в ольховом пне – дупло малого острокрылого дятла, чуть дальше – нора зимородка в обрыве. Пока Юра снимал дятла, к своему гнезду прилетел орлан, от неожиданности выронил рыбу (чуть не попала мне по голове), горестно покричал, покружил и улетел обратно в море. Рыба оказалась странной – с покрытой темными разводами слизистой голой кожей, огромной головой и круглыми дырками вместо жаберных дуг. Похожа на глубоководного удильщика – интересно, где орлан такую выловил?

Туман растворился, море заштилело, от приморских лугов доносился сдавленный крик немого перепела и отчетливый запах свежескошенного сена. Далеко впереди, на пределе видимости, маячил голубоватый мыс Олимпиады, мористее виднелись очертания какого-то сейнера. У уреза воды бегали кулики – травники и малые зуйки, на мелководье рыбачили серощекие поганки.

Скоро начались скалистые прижимы, весьма осложнившие нам путь. Приходилось то взбираться на увалы, то спускаться вниз по осыпям. Утесы поросли перекрученной ольгинской лиственницей – приморским видом с особенно живописными кронами: почти черные плоскости горизонтальных веток с мелкой хвоей ярусами нависают друг над другом, соединенные вертикалями ствола и крупных сучьев.

На вертикально торчащих из моря скалистых пальцах-кекурах отдыхали чайки и тесные компании японских и беринговых бакланов. Бакланы напоминали черные кегли с извивающимися змеиными шеями, верхушки камней были белыми от потеков их помета. Между кекурами, тонко свистя и часто загребая ярко-красными лапами, сновали очковые чистики, а дальше в море виднелась плотная стая чистиков поменьше и почернее, с просветами на крыльях – похоже, тихоокеанских. Ни топорков, ни тупиков-носорогов, о которых я мечтал, не было видно. Костя вспомнил, что еще утром он наблюдал плывущего вниз по Каменке совсем маленького бурого чистика, и предположил, что это гнездящийся в лесу на лапах лиственниц длинноклювый пыжик – больше некому!

В дальней точке маршрута мы наткнулись на отличную залежку ларги. Около 25 этих дальневосточных тюленей грелись на камнях под скалами. Большинство – в странных позах отдыхающего йога: задняя часть корпуса с ластами, шея и голова приподняты, обтекаемое тело, напоминающее светло-серый банан в черную крапинку, опирается на субстрат лишь небольшим участком бока или спины. По идее в такой неудобной позе должно сводить напряженные мышцы одной стороны тела. Но у тюленей, судя по их блаженным усатым физиономиям, ничего не болело, не затекало и не сводило.

Временами они открывали большие выпуклые глаза с матовой поволокой, зевали, вертели головами, смешно почесывались короткими передними ластами с острыми коготками. Иногда то одна, то другая ларга все же меняла позу или переползала с места на место, собираясь в складки и колыхаясь, как жирная гусеница. Нас, находившихся прямо над ними на сложенной из гранита скале, тюлени упорно не замечали. Мы рассчитывали отыскать под утесами и залежки сивучей, но не случилось – возможно, широты здесь слишком южные для этих ластоногих. Слабая надежда увидеть горалов на прибрежных кручах тоже не оправдалась.

Тем не менее обратно в лагерь я шел, доверху наполненный новыми впечатлениями. Водоросли, чистики, тюлени, высокие крики чаек – все это было так непохоже на Бикин и Зевинское плато! Сихотэ-Алинь остался позади, и мы все-таки дошли до моря, выполнив важную часть плана экспедиции. А мое знакомство с Тихим океаном следовало признать удачным и весьма впечатляющим.

Тихий океан

Герои известного романа Жюля Верна пересекли Южную Америку, Австралию и Новую Зеландию с запада на восток, придерживаясь 37°11′ южной широты. Подобно им мы за несколько сезонов пересекли Уссурийский край по бикинской параллели, соответствующей примерно 46°33′ северной широты, от границы с Китаем на Уссури на восток до морского побережья.

Конечно, тут не открытый океан, а всего лишь Японское море, переходящее в сужающийся к северу Татарский пролив между Сахалином и материковой частью Дальнего Востока. Некоторые реки тихоокеанского бассейна мне были уже знакомы, но непосредственно на берегу самого океана в широком смысле я очутился впервые. Как географа по образованию, меня это очень воодушевляло – до этого мне доводилось посещать только берега и острова морей, относящихся к Атлантическому или Северному Ледовитому океанам.

Не подозревал я, стоя в устье Каменки, что не пройдет и года, как я смогу наблюдать акваторию открытого Тихого океана с другой его стороны – с побережья северо-западного американского штата Вашингтон. И кстати, пейзажи окажутся схожими, да и некоторые виды морских птиц – теми же! А впереди меня будут ждать и иные тихоокеанские берега – Владивосток и Сахалин, Чукотка и Камчатка, Командоры и Курилы, Вьетнам и Камбоджа, Ява и Борнео, Новая Гвинея и Перу.

Еще раз переночевав на Каменке, мы тронулись дальше. Столбы ЛЭП уходили на северо-восток по ложбине вдоль гряды невысоких приморских сопок. Под линией извивалась грунтовая дорога, больше всего напоминавшая старую «вездеходку». Начиналась она прямо от руин рыбацкого стана. Удивительное дело – дубняки на обращенных к дороге склонах сопок были уже густо одеты молодой листвой, а на стороне, обращенной к морю, лес стоял еще голый, апрельский. По курсу нашего движения хорошо просматривался раз за разом повторяемый справа налево плавный переход от ветвистого серо-бурого до кудрявого желто-зеленого рисунка. Но все равно, даже полностью одевшийся листьями лес не шел ни в какое сравнение с «пароксизмом зелени» на Бурливой.

Вот оно – влияние холодных морских туманов! Тем не менее, несмотря на столь запоздалую приморскую фенологию, у пятнистых коньков и сибирских горихвосток, встречаемых по дороге, появились слётки – с недоросшими крылышками и кургузыми хвостиками. А у белобрюхих синиц были вполне уверенно летающие выводки.

Некоторые воробьиные птицы в