Метаморфозы - Публий Назон

        Оцепенев от бед. Волос не шевелит ей ветер,

        Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном недвижно

305 Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.

        Вот у нее и язык с отвердевшим смерзается нёбом;

        Вот уже в мышцах ее к напряженью пропала способность,

        Шея не гнется уже, не в силах двинуться руки,

        Ноги не могут ступить, и нутро ее все каменеет.

310 Плачет, однако, и вот, окутана вихрем могучим,

        Унесена в свой отеческий край. На горной вершине

        Плачет: поныне еще источаются мрамором слезы.

        Тут устрашаются все очевидностью божьего гнева, —

        Жены, равно и мужи; и все почитают, щедрее

315 Жертвы неся на алтарь разрешившейся двойней богини.

        И, как всегда, о былом вспоминают в связи с настоящим.

        Молвил один: «Полей плодородных ликийских насельцы

        Тоже, Латону презрев, не остались когда-то без кары.

        Мало известно о том, — они были незнатные люди, —

320 Но удивительно все ж. Я озеро видел и место,

        Чудом известное тем. Меня мой отец престарелый, —

        Сам уж ходить он не мог, — послал отвести туда стадо

        Лучших отборных коров, в провожатые дав мне ликийца,

        Местного жителя. С ним выбираем мы пастбище вместе;

325 Видим меж тем: посреди озерка, почерневший от угля

        Жертв, выступает алтарь, тростником окруженный дрожащим.

        Стал и шепотом: «Будь ко мне благосклонна!» — промолвил

        Мой провожатый, и я: «Будь ко мне благосклонна!» — промолвил.

        Спрашивал я между тем, чей жертвенник — Фавна, наяд ли,

330 Местного ль бога, — и вот что тамошний передал житель:

        «Юноша, этот алтарь — не горного бога обитель.

        Жертвенник той посвящен, которой царица супруга

        Все заказала моря; лишь Делос блуждающий принял

        Странницу, — в те времена сам плавал он, остров подвижный.

335 Там-то Латона легла под Палладиным древом[260] и пальмой

        И породила на свет неугодную мачехе двойню.

        И побежала опять от Юноны родильница, молвят,

        К груди прижавши, детей — бессмертных чету! — уносила.

        В Ликию вскоре придя, — где явилась Химера[261], — под тяжким

340 Зноем, палившим поля, трудом утомленная долгим,

        Солнцем сожженная, пить захотела беглянка-богиня, —

        Жадно меж тем молоко из грудей сосали младенцы.

        Вдруг озерко с необильной водой в глубине увидала

        Дола; жители сел ветвистую там добывали

345 Вербу и гибкий тростник с любезной болотам осокой.

        Вот подошла и, колена согнув, опустилась Латона

        Наземь, стремясь почерпнуть студеной струи и напиться.

        Сельский народ не велит. К ним так обратилась богиня:

        «Как же воды не давать? Достояние общее — воды.

350 В собственность воздух не дан никому от природы, ни солнце,

        Ни водяные струи; у народного я достоянья!

        Вcе же дать мне воды на коленях прошу; не пришла я

        Этой водой омывать свое истомленное тело, —

        Только напиться хочу. Нет влаги в устах говорящей,

355 И пересохла гортань, в ней голос; насилу проходит.

        Нектаром будет глоток мне воды; я уверена, жизнь он

        Мне возвратит: озерной струей вы мне жизнь даровали б.

        Вы пожалейте и их, которые тянут ручонки

        С груди моей!» И как раз тянулись ручонками дети.

360 Тронуть кого б не могли богинины кроткие речи?

        Все же молящей они запрещать продолжают, к тому же —

        Ежели прочь не уйдет — угрожают, ругаясь вдобавок.

        Мало того: ногами они и руками взмутили

        Озеро, с самого дна они подняли тину, нарочно

365 В воду туда и сюда с намереньем прыгая злостным.

        Жажду гнев одолел: дочь Кея теперь уж не молит

        Их, недостойных, и слов, для богини чрезмерно смиренных,

        Не повторяет уже. Вот, к звездам руки подъемля,

        Молвит: «Будете жить вы вечно в озере этом!»

370 Воля богини сбылась; им нравится быть под водою,

        То в глубину озерка всем телом своим погружаться,

        То выступать головой; то по водной поверхности плавать,

        Или сидеть иногда на прибрежии озера, или

        В омут студеный нырять. Доныне они упражняют

375 В брани свой гнусный язык и, всякую совесть откинув,

        Хоть и сидят под водой, и там все тщатся злословить.

        Хриплым голос их стал: надувается вспухшая шея;

        Сроду широкие рты от брани еще растянулись;

        Головы с телом слились, а шея как будто исчезла;

380 Спинка у них зелена, а живот — часть главная — белый.

        В тинистом омуте, — род новоявленный, — скачут лягушки!»

        Только один рассказал, как ликийского племени люди

        Жизнь скончали, другой о Сатире[262] припомнил, который,

        Сыном Латоны в игре побежден на Палладиной флейте,

385 Был им наказан. «За что с меня ты меня же сдираешь?» —

        Молвит. «Эх, правда, — кричит, — не стоило с флейтою знаться!»

        Так он взывал, но уж с рук и с плеч его содрана кожа.

        Раною стал он сплошной. Кровь льется по телу струями,

        Мышцы открыты, видны; без всяких покровов трепещут

390 Жилы, биясь; сосчитать нутряные все части возможно,

        И обнажились в груди перепонок прозрачные пленки.

        Пролили слезы о нем деревенские жители, фавны —

        Боги лесов, — и Олимп, знаменитый уже, и сатиры —

        Братья, и нимфы, и все, кто тогда по соседним нагорьям

395 Пас рудоносных овец иль скотины стада круторогой,

        Залили вовсе его, а земля увлажненная слезы

        Тотчас в себя вобрала и впитала в глубинные жилы;

        В воды потом превратив, на вольный их вывела воздух.

        Вот он, в крутых берегах устремляясь к жадному морю,

400 Марсия имя хранит, из фригийских потоков светлейший.

        После рассказов таких народ возвращается снова

        К только что бывшему; все об Амфионе плачут и детях.

        Все негодуют на мать. По преданью, один лишь оплакал

        Пелоп[263] ее, — и на левом плече, когда он одежды

405 С груди в печали совлек, слоновая кость показалась.

        С правым плечом при рожденье оно одинаково было

        Цветом, из плоти, как то; но руками отцовскими члены

        Были разрублены; вновь, говорят, их составили боги.

        Все их нашли, и лишь там, где сходится с краем ключицы

410 Шея, была пустота; взамен нехватающей части

        Вставили кость; и опять оказался в целости Пелоп.

        Знатные люди — родня — собираются; ближние грады

        Дали своим порученье царям — с утешеньем явиться, —

        Аргос и Спарта, а там Пелопидов столица — Микены,

415 И Калидон[264], до тех пор еще гневной Диане противный,

        Медью богатый Коринф, плодородный предел — Орхомены,

        Патры и град небольшой — Клеоны с Мессеною гордой,

        Пилос Нелеев; в те дни не Питфеево царство — Трезены,[265]

        Много других городов, двуморским замкнутых Истмом,

420 И в стороне от него, обращенных к двуморскому Истму.

        Кто бы поверил тому? Вы одни не явились, Афины!

        Долг помешала свершить им война: подвезенные с моря

        Варваров диких войска мопсопийским стенам угрожали.

        Царь фракийский Терей с приведенным на помощь отрядом

425 Их разгромил и победой обрел себе славное имя.

        С ним, изобильным землей, и богатством, и силой живою,

        Происходящим к тому ж от Градива[266], тогда породнился

        Царь Пандион, ему Прокну отдав; но ни брачной Юноны,

        Ни Гименея, увы, не видали у ложа, ни Граций.

430 Нет, Эвмениды для них погребальное пламя держали,

        Нет, Эвмениды постель постилали для них, и, зловеща,

        К кровле припала сова и над брачным сидела покоем.

        Через ту птицу Терей и Прокна супругами стали,

        Через ту птицу — отцом и матерью. Их поздравляла