Метаморфозы - Публий Назон

        Раз, утомившись, она стала мучиться жаждой, но нечем

        Было ей уст освежить; соломой крытую видит

        Хижину, в низкую дверь постучала; выходит старуха,

        Видит богиню она и тотчас выносит просящей

450 Сладкого чашу питья из поджаренных зерен ячменных.

        Пьет Церера. Меж тем злоречивый и дерзкий мальчишка

        Перед богинею стал и, смеясь, обозвал ее «жадной».

        И оскорбилась она и, еще не допивши напитка,

        Мальчика вдруг облила ячменем, в воде разведенным.

455 Пятна впитались в лицо; где были у дерзкого руки, —

        Выросли ноги, и хвост к измененным прибавился членам.

        И в невеликий размер, — чтобы силы вредить не имел он, —

        Сжался: в ящерку он превращен был, малого меньше.

        От изумленной, в слезах, попытавшейся чуда коснуться

460 Бабки бежал он и в норку ушел. Так и носит названье

        В изобличенье стыда, и в крапинках все его тело.

        Сколько богиня еще по землям блуждала и водам,

        Трудно в словах передать. Весь мир был для ищущей тесен.

        И возвратилась она в Сиканию[222]; все озирая,

465 До Кианеи дошла. Кианея, не будь превращенной,

        Все рассказала бы ей. Хоть нимфа сказать и желала,

        Не было уст у нее, языка, чтобы вымолвить слово.

        Знаки, однако, дала; очам материнским знакомый,

        Павший в том месте в святой водоем поясок Персефоны

470 Молча богине она на поверхности вод показала.

        Та, лишь узнала его, убедясь наконец в похищенье

        Дочери, стала терзать в небреженье висящие кудри,

        И без числа себе грудь ладонями мать поражала,

        Все же не знала, где дочь. Все земли клянет, называет

475 Неблагодарными их, недостойными дара богини,

        Всех же сильнее клянет Тринакрию, где обнаружен

        След был беды. Вне себя, богиня пахавшие землю

        Переломала плуги, предала одинаковой смерти

        И поселян, и волов, работников поля; велела

480 Нивам доверье людей обмануть, семена загубила…

        Плодоношенье земли, всего достояние мира,

        Сокрушено. В зеленях по полям умирают посевы;

        То от излишних дождей, то от солнца излишнего чахнут;

        Звезды и ветер вредят. Опавшие зерна сбирают

485 Жадные птицы; волчец и куколь и разные травы,

        Не выводимы ничем, полонили пшеничные нивы.

        Тут Алфеяда[223] главу из вод показала элейских

        И, оттолкнув к ушам волос струящихся пряди,

        Молвит: «О девы той мать, искомой по целому миру,

490 Мать урожаев земных, отреши непомерные муки

        И в раздраженье своем не гневись на верную землю!

        Не заслужила земля: похищенью открылась невольно.

        Нет, не за родину я умоляю. Пришла я как гостья.

        Родина в Пизе моя, происходим же мы из Элиды.

495 Я чужестранкой живу в Сикании. Все же милей мне

        Всех она стран. У меня, Аретузы, здесь ныне пенаты,

        Здесь пребыванье мое: его пощади, всеблагая!

        Двинулась с места зачем, как я под громадою моря

        В край Ортигийский пришла, — рассказам об этом настанет

500 Время свое, когда от забот свободна ты будешь

        И просветлеешь лицом. Для потока доступна, дорогу

        Мне открывает земля; пройдя по глубинным пещерам,

        Здесь я подъемлю чело и смотрю на забытые звезды.

        Там-то, когда я текла под землею стремниной стигийской,

505 Я Прозерпину твою лицезрела своими глазами.

        Так же печальна она, с таким же испуганным ликом,

        Но — государыней там великою темного царства,

        Но преисподних царя могучею стала супругой!»

        Мать при этих словах как каменной стала и долго

510 Поражена словно громом была; когда же сменилось

        Тяжким страданием в ней беспамятство тяжкое, взмыла

        На колеснице в эфир. И с ликом, тучами скрытым,

        В негодованье, власы распустив, пред Юпитером стала.

        «Вот я, Юпитер, пришла молить тебя, — молвила, — ради

515 Крови моей и твоей. О, если ты мать не жалеешь,

        Дочь пусть тронет тебя! Да не будет твое попеченье

        Менее к ней оттого, что была рождена она мною.

        Дочь я нашла наконец, которую долго искала.

        Ежели только «найти» означает «утратить» иль если

520 Знать, где она, означает найти! Прощу похищенье,

        Лишь бы вернул он ее, затем, что грабителя мужа

        Дочь недостойна твоя, — коль моей уже быть перестала!»

        Царь ей богов возразил: «Для обоих залог и забота

        Наше с тобою дитя. Но ежели хочешь ты вещи

525 Правильным именем звать, — то это ничуть не обида;

        Наоборот, то — любовь. И зять нам такой не постыден.

        Дай лишь согласье свое. Не касаясь иного, — не мало

        Братом Юпитера быть! У него же и много иного.

        Жребием только своим меня он пониже. Но если

530 Так их жаждешь развесть, да вернется в эфир Прозерпина,

        Но при условье одном, чтоб там никогда не вкушала

        Пищи: Парками так предусмотрено в вечных законах».

        Молвил. И вывесть на свет Прозерпину решила Церера.

        Но воспрепятствовал рок. Нечаянно пост разрешила

535 Дева: она, в простоте, по подземным бродя вертоградам,

        С ветви кривой сорвала одно из гранатовых яблок

        И из подсохшей коры семь вынула зерен и в губы

        Выжала: только один Аскалаф ее видел при этом, —

        Тот, про кого говорят, что его в дни оные Орфна,

540 Между Авернских сестер[224] превеликой известности нимфа,

        В мрачных глубинах пещер родила своему Ахеронту.

        Видел — и девы возврат погубил, жестокий, доносом.

        Стон издала владычица тьмы, и отверженной птицей

        Стал чрез нее Аскалаф: окропив флегетоновой влагой[225]

545 Темя его, придала ему клюв и округлые очи.

        Он, потерявший себя, одевается в желтые перья

        И головою растет; загибаются длинные когти;

        Новые крылья еще непроворными зыблет руками.

        Гнусною птицей он стал, вещуньей грозящего горя,

550 Нерасторопной совой, для смертных предвестием бедствий.

        Этот, как можно судить, за язык и донос наказанье

        Мог понести. Но у вас, Ахелоевы дочери,[226] птичьи

        Перья и ноги зачем? Ведь раньше вы девами были!

        Иль оттого, что, когда собирала цветы Прозерпина

555 Вешние, были вы с ней, сирены ученые, вместе?

        После по миру всему ее вы напрасно искали,

        И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,

        Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться

        Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:

560 Руки и ноги у вас вдруг желтыми стали от перьев!

        Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,

        Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,

        Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос.

        И между братом своим и печальной сестрою посредник, —

565 Круг головой разделил на две половины Юпитер.

        Ныне — равно двух царств божество — проводит богиня

        Месяцев столько ж в году при матери, сколько при муже.

        А у Цереры тотчас и душа и лицо изменились.

        И перед Дитом самим предстать дерзнувшая в скорби,

570 Вдруг просветлела челом, как солнце, что было закрыто

        Туч дождевых пеленой, но из туч побежденных выходит.

        Дочь получив, успокоена, так вопрошает Церера:

        «Что ж, Аретуза, ушла? Почему ты — священный источник?»

        И приумолкли струи, и главу подымает богиня

575 Из глубины родника, и, зеленые волосы выжав,

        Так начала про любовь элейского бога,[227] речного:

        «Происхожу, — говорит, — из нимф я, живущих в Ахайе,

        Не было девы меж них, что усердней меня выбирала б

        Место охоты иль сеть усердней меня наставляла.

580 И хоть своей красотой не стремилась я славы достигнуть,

        Хоть и могуча была, но красивою все же считалась.