Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков

описаний различных судебных дрязг, в которых ему довелось участвовать, благодаря чему он основательно познакомился с московским судом. Штаден отмечает повальное лихоимство стряпчих и приказных. Об угрызениях совести не было и речи. Всякий, «собравший неправдой добро, говорил, ухмыляясь: „Бог дал!“ У кого не было денег на взятку, тот стучался в приказ со словами: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных“. Безденежному челобитчику неохотно открывали, и он входил, многократно кланяясь князьям, боярам или дьякам. Если он бывал недостаточно смел, то приказной боярин отталкивал его посохом: „Недосуг, подожди!“» Многие, пишет Штаден, «так и ждали до самой смерти». Однако природная русская ловкость брала своё. В Mocковии, по словам Штадена, «и самый последний крестьянин так сведущ во всяких шельмовских штуках, что превзойдёт и наших докторов — учёных юристов — во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших высокоученейших докторов попадёт в Москву — придётся ему учиться заново!»

Кстати, сам Штаден, будучи опричником, часто подвергался различным обидам, но всегда выходил победителем в суде благодаря своим высоким покровителям.

«Звёздный час» опричника Штадена пробил в 1570 году, когда он принял участие в походе царя на Новгород. Все добро, добытое опричниками в ограбленном городе, Грозный забрал себе и распорядился свезти в один монастырь, который окружил крепкой стражей. Такой исход событий пришёлся не по вкусу Штадену: «И когда я это увидел, я решил больше за великим князем не ездить». Отдельные опричные отряды отправлялись тогда на свой страх и риск далеко на север и доходили даже до берегов Студёного моря, оставляя по себе кровавые следы. Штаден решил последовать их примеру.

Царь направился во Псков, а Штаден набрал отряд изо всякого отребья и «начал свои собственные походы и повёл своих людей назад в глубь страны». Его люди занимались преимущественно разбоем: «Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где по монастырям, церквям или подворьям можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне денег и добро».

Как-то раз отряд Штадена подъехал к сельской церкви. «Люди мои устремились вовнутрь и начали грабить, забирали иконы и тому подобные глупости» (Штаден был честный лютеранин). Но оказалось, что люди Штадена здесь не одни: неподалёку находился двор земского боярина, на который уже вломилось шестеро опричников, однако многочисленная дворня оказала грабителям сопротивление и выгнала их. Опричники попросили помощи у Штадена. Его громилы ворвались во двор и бросились на земских. «Одного из них, — пишет Штаден, — я тотчас уложил выстрелом наповал, потом прорвался через их толпу и проскочил в ворота». Из окон терема в него полете ли камни. Кликнув своего слугу Тешату, Штаден с топором в руке стал подниматься по лестнице. Наверху его встретила боярыня: она, вероятно, поначалу хотела броситься ему в ноги, но, испугавшись его грозного вида, побежала назад в палаты. «Я же, — ничуть не смущаясь повествует погромщик, — всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей». Взрослым людям не надо пояснять, чем он там занялся.

Затем отряд Штадена подступил к «большому защищённому посаду»: «Здесь я не обижал никого. Я отдыхал». Умаялся, в общем, бедный.

Через два дня Штаден узнал, что где-то рядом земские побили такой же грабительский отряд из 500 человек. Он поспешил повернуть назад. Испытывать судьбу больше было незачем: «Когда я выехал с великим князем, у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49-ю, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра».

По возвращении в Москву Штаден был пожалован «вичем», то есть правом именоваться по отчеству. Его русское имя стало Андрей Владимирович. На своём московском дворе он поставил новые хоромы, умножил имения и дворню, прибрал к рукам опустевшие московские дворы. Но все его богатство сгорело в пламени страшного московского пожара 1571 года. А вскоре оборвалась и его карьера. Он ещё успел принять участие в разгроме крымского хана на берегах Оки, но в 1573 году при пересмотре поместных и вотчинных дач он лишился всех имений и был низвергнут в земщину. Штаден ещё попытался было заняться мукомольным делом в Поволжье и торговым посредничеством в Поморье; но удача оставила его, и в 1576 году он почёл за лучшее сесть на голландский корабль и вернуться в европейские пенаты — таким же нищим, каким некогда покинул их.

Чтобы поправить дела, он изложил на бумаге свои приключения — повесть душегубства, разбоя и татьбы с поличным — и, присоединив к ней план завоевания России с севера, отослал это сочинение императору Рудольфу II. Ответа он, кажется, не получил. На Западе в услугах бывшего опричника Андрея Владимировича не нуждались. О дальнейшей его жизни ничего неизвестно. Любого читателя его мемуаров не оставляет надежда, что он околел где-нибудь под забором, как собака.

Изменник Кудеяр

Уроженец города Белёва, боярский сын Кудеяр Тимофеевич Тишенков был одним из 65 тысяч московских ратных людей, которых по царёву указу ежегодно выдвигали к Засечной черте посторожить южные украйны Московского государства. Это была длинная линия земляных укреплений и лесных засек, протянувшаяся по границе лесостепи.

Страна напрягала все силы для защиты своих южных границ. И всё-таки эти меры зачастую не спасали. Во время правления Ивана Грозного один из крымских набегов окончился для Москвы страшной катастрофой.

В 1570 году, в разгар тяжёлой Ливонской войны и опричнины, крымский хан Девлет-Гирей потребовал от царя восстановить независимость Казани и Астрахани и возобновить выплату дани Крыму, грозя в противном случае разорить все Московское государство. Ханское послание осталось без ответа, и весной следующего года Крымская орда появилась у засечной черты. Девлет Гирей действовал осторожно: он намеревался дойти до Козельска и, широкой облавой опустошив русское пограничье, уйти в степь. Но в дело вмешалось предательство.

Едва орда достигла Молочных Вод, как к Девлет Гирею стали во множестве приходить московские перебежчики — боярские дети из земщины и татары-новокрещенцы. На измену их толкнули опричные погромы и бедствия последних лет,