Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков

постарался пристроить сына ближе к королевскому двору: «Пусть лучше мой сын научится обращению с людьми вблизи королевской особы, а не где-нибудь в корчмах, предаваясь всяким безобразиям». Иван Степанович был послан получать образование куда-то за границу на казённый счёт и, судя по всему, преуспел в науках, приобретя изрядную по тем временам учёность.

В 1659 году видим его уже в Варшаве среди придворных, которые косо смотрят на «козака»: для них он «недостаточно благородный». Исполняя королевские поручения к гетманам, Мазепа проявил ум, сметливость и верность польской власти. Однако частые посещения Украины заронили в его сердце семена первой «измены». «Пан Мазепа, покоевый (нечто вроде окольничего. — С. Ц.) вашей королевской милости, — писал королю гетман Тетеря, — может довольно рассказать о злодействах [поляков] и до того наслушался плача и стенаний жителей Украины, что был поражён ужасом…»

Но бедствия Украины сами по себе не могли толкнуть Мазепу на какие-либо решительные шаги. Иван Степанович никогда не действовал ради отвлечённой идеи, но всегда соблюдал прежде всего свои интересы. Покинуть польскую службу его заставила одна очень неприятная история.

Наиболее романтичная и потому самая распространённая версия гласит, что Мазепа завёл тайную любовную связь с одной панной, чей муж вскоре обнаружил её неверность. Разъярённый супруг приказал слугам привязать Мазепу к хвосту его коня и пустить в поле. Конь, приведённый Мазепе с Украины, потащил хозяина в родные степи, где его, полумёртвого, нашли казаки и оставили у себя. По другим рассказам, муж раздел Мазепу донага, обмазал дёгтем, обвалял в пуху и привязал к лошади задом наперёд. Правдоподобнее, что Мазепа сам после такого позора уехал из Польши «со срамом», как и свидетельствует один очевидец.

В 1669 году Иван Степанович переходит на службу казачеству. Поочерёдно состоя в ближайшем окружении гетманов Дорошенко и Самойловича, Мазепа проявил умение очаровывать и убеждать, которое, быть может, унаследовал от матери и которое сохранил до старости. Своим тонким нюхом он первый почуял, что гетманские мечты опереться на поляков при создании независимой Малороссии обречены на неудачу: казаки сами выдавали Москве изменников. Прочность гетманства на Украине теперь целиком зависела от его верности России. Мазепа не стал терять время на приобретение популярности среди казачества. Вместо этого он вошёл в доверие к князю Голицыну и в 1687 году, после аресте Самойловича, получил гетманскую булаву.

Итак, вторая «измена», на этот раз делу «Речи Посполитой Украинской». Но ошибочно видеть в Мазепе вечного изменника — Польше, Самойловичу, Петру, делать из него прирождённого вероломного негодяя. Мазепа принадлежал тому поколению украинцев, которые в силу обстоятельств и вследствие неразвитого национального самосознания, по словам современника, служили «двум или трём сторонам». Нравы эпохи и необходимость лавирования между Польшей и Россией делали ницшевский принцип «Падающего — толкни», в своё время принятый за новое откровение дьявола, очевидной и наиболее простой философией политического выживания.

Верность Москве Мазепа долгое время хранил вполне искренне. Он был тесно связан с правительством царевны Софьи и вместе с князем Голицыным ходил против турок в Крым. Падение Софьи поставило его в сложное положение. Мазепа поехал в Троице-Сергиеву лавру на встречу с Петром. Речи гетмана понравились семнадцатилетнему царю, и с тех пор Пётр видел его ежегодно и советовался с ним о государственных делах. Некоторые историки полагали даже, что именно Мазепа посоветовал царю напасть на Швецию, чтобы отвлечь внимание России от Украины.

Ни один малороссийский гетман не пользовался таким доверием московского правительства, как умный, любезный и образованный Иван Степанович Мазепа. Царские милости — похвалы, соболя, меха, кафтаны — из года в год сыпались на него. В 1696 году он выговорил себе у Петра город Янполь, чтобы в случае его смерти «было где прожить вдове». Царь охотно удовлетворил эту просьбу.

«Счастье удивительно служило Мазепе, но никто, лучше Мазепы, не умел помогать своему счастью», — пишет русский историк Ф. Уманец.

С одобрения Петра Мазепа строил крепости против татар и заодно против запорожцев. Перед казаками он не заискивал и даже опасался их, понимая, что без Москвы ему не удержать гетманскую булаву. Казаки не любили его. «Ещё такого нежелательного гетмана у нас не было, — говорил кошевой Гордеенко, — був еси нам перше [прежде] батьком, теперь стал витчимом».

Мазепа отдавал себе отчёт в том, что самостоятельная малороссийская политика была осуществима только в согласии с Москвой. Он слишком хорошо знал Украину, чтобы верить в «Речь Посполитую Украинскую», а его практический ум слишком хорошо понимал, что Пётр, вытягивая Россию из национальной ограниченности и отсталости, одновременно поднимает на уровень цивилизованного государства и Малороссию.

Начало Северной войны и особенно поражение под Нарвой, видимо, стали первым серьёзным испытанием его верности Петру. Казачество уже давно глухо волновалось. Ещё в 1698 году Иван Степанович писал в Москву: «В продолжение 12-ти лет с начала моего гетманства, я совершил 11 летних и 12 зимних походов, и не трудно всякому рассудить, какие трудности, убытки и разорения от этих беспрестанных походов терпит Войско Запорожское и вся Малая Россия». Теперь же казаков отправляли и вовсе на край света, и они должны были содержать себя там за свой счёт. К тому же им чинились постоянные обиды. «Хотя по царскому указу, — писали казаки Мазепе из Прибалтики, — нам и дано ржаной муки по три и по четыре шапки на человека в месяц, однако дано меньше, чем полагается солдатам. Можно ли прожить этим провиантом, без соли, без крупы и сала! Купить не на что. Наши лошади шестимесячным походом и скудостью кормов так истощены, что не на чем служить; а, самое главное, чуть ли не все казаки голы и босы. Взятые из дому… сапоги и шапки подрались, кожухов и не вспоминай, а новых не на что купить».

В 1704 году Мазепа командовал лишь небольшим самостоятельным корпусом, а большинство казаков были причислены к регулярным войскам и служили под началом «москалей и немцев». Армейские начальники в чужой стране не только грабили мирное население, но отнимали «законную» добычу у казаков.

— Когда так, — кричали казаки, — пойдём к польскому королю служить!

Многие из них переходили к шведам или убегали домой.

Между регулярными частями и казаками постоянно возникали стычки. «А что между нашими людьми и приезжими москалями драк бывает, того и описать невозможно», —