Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков

провиантом и впустить их в город. Затем, увидев многочисленность королевского отряда, паша испугался ответственности и разрешил переправиться лишь королю со свитой; прочие должны были ожидать распоряжений султана.

Карл настаивал на немедленной переправе всего отряда; переговоры затянулись. Наконец Понятовскому удалось «подобающими средствами» (то есть, попросту говоря, подкупом) добиться от паши желаемого. Шведы и казаки начали переправу. Однако переговоры отняли слишком много времени — в степи показалась русская кавалерия. Повторилась Переволочна, только меньшего масштаба. Карл, переправившийся одним из первых, вновь не смог руководить обороной, и ему пришлось лишь наблюдать гибель остатков армии. Из 2800 человек на турецкий берег Буга перебралось всего 600, остальные нашли свою смерть от русских сабель и пик, утонули в реке или сдались в плен. Запорожцев русские убивали на месте, а 300 пленных шведов обезоружили, связали и табуном погнали в степь.

Паша просил у Карла прощения за промедление и умолял не жаловаться султану. Вольтер передаёт, что Карл обещал ему это, предварительно отчитав его, «словно имел дело с подданным». Нордберг же рассказывает, что разгневанный король сразу отправил султану жалобу и тот выслал Мехмету-паше шёлковый шнурок (это означало смертный приговор: чиновник, получивший от султана шнурок, должен был повеситься на нём).

В Стамбул король отправил Нейгебауэра, ставшего первым шведским послом в Турции. Это был уроженец Данцига, знавший многие языки, в том числе русский и турецкий. Одно время он состоял воспитателем при царевиче Алексее, но бежал к Карлу и быстро вошёл у него в милость. Он должен был заявить султану о желании шведского короля заключить «торговый договор на пользу подданных обеих стран» и «более тесный союз для безопасности от беспокойного для обоих соседа, московитов».

Султан приказал Юсуфу-паше, сераскиру Бендер, принять Карла как гостя Османской империи. Это означало, что турецкая казна брала на себя содержание шведов. Сераскир выслал навстречу королю чауша и приготовил торжественную встречу. Для шведов в «чудесном месте» под городом был разбит лагерь, куда отправили десятки повозок с провизией. Сам сераскир с толпой великолепно одетых всадников встретил Карла в пути и сопровождал его до города. Король с почётным конвоем проехал через Бендеры, салютующие ему орудийными залпами с крепостных валов, и направился в лагерь. Здесь, у роскошной шёлковой палатки, его приветствовал караул янычар под оглушающие звуки военной музыки.

Лагерь под Бендерами стал последним земным пристанищем Мазепы. 22 августа 1709 года гетман умер. Его похоронили близ Бендер, но затем гроб выкопали и отправили в Яссы. На Украине долго жила легенда, что похороны были фиктивные, а на самом деле Мазепа пробрался в Киев, принял схиму в Печерской лавре и умер в покаянии.

Крымские этюды

Крымский полон

Посольство пана Венцлава Миколаевича достигло Перекопа зимой 1542 года. Сидевший у городских ворот еврей-меняла, ведавший также местной таможней, не спеша осмотрел посольскую поклажу и вдруг осведомился: «Осталось ли ещё сколько-нибудь людей в вашей стране или их уже совсем нет?» Порыв пронизывающего северного ветра заставил пана посла спрятать нос в воротник долгополой шубы из меха московитского соболя. Ответа меняла не дождался.

Должность королевского писаря (секретаря) позволила пану Венцлаву повидать многие народы и страны. Он исправлял посольства в Литве, Московии, Крыму. Увиденное кропотливо записывал и под конец жизни поделился своими наблюдениями в трактате «О нравах литовцев, московитов и татар», изданном под псевдонимом Михалон Литвин. Крымские впечатления были одними из самых тяжёлых.

За Перекопом взорам пана посла открылась бескрайняя заснеженная равнина. То здесь, то там по ней бродили стада лошадей и домашнего скота, выгребая корм из-под снега. Но ещё заметнее были бесчисленные стада другого скота — человеческого. Города и аулы были буквально забиты христианскими невольниками. Держать по нескольку рабов в доме было обычным делом. На окрестные страны крымские татары смотрели как на неисчерпаемый резервуар невольников. Случалось, что бедняк приобретал коня и оружие под обязательство привести в условленный срок определённое количество пленников, словно они толклись у него на скотном дворе.

Слушая горькие рассказы полонённых людей, пан Венцлав вспоминал слова еврея-менялы, и ворота Перекопа теперь представлялись ему пастью чудовища, ежедневно пожиравшего тысячи его соотечественников.

С этими несчастными обращались хуже, чем с животными. Сильным мужчинам отрезали уши и ноздри, ставили клеймо на щеках и на лбу и, заковав в путы и кандалы, заставляли томиться днём на работах, а на ночь запирали в темницу. Кормили их червивой падалью, которую не ели даже собаки.

Молодые женщины становились наложницами. Некоторых из них, предварительно выучив искусно играть на арфе и плясать, заставляли развлекать гостей на пиршествах. Самых красивых пленниц, особенно принадлежащих к благородным семействам, отправляли в ханский гарем. Пану Венцлаву передавали, что и сам ныне правящий хан Сахиб-Гирей рождён от пленной христианки.

Королевский посол видел невольничьи рынки во всех городах, через которые проезжал. Но самый большой торг находился в Кафе. На его глазах целые толпы закупленных рабов гнали с рынка прямо на корабли. Кафа, позже напишет пан Венцлав, может быть названа не городом, «а, скорее, ненасытной и мерзкой пучиной, поглощающей нашу кровь».

Количество русских, захваченных в плен крымскими татарами в XV–XVII веках, исчислялось миллионами (историки говорят о 10–12 млн человек). А ведь были ещё пленники из Польши и Украины.

Из Крыма пленников развозили по всему Средиземноморью. В тысячах мусульманских домов — в Турции, Палестине, Северной Африке — славянские рабыни убаюкивали смуглых детей русской или польской колыбельной.

Для Москвы крымский хан был наиболее опасным и беспокойным соседом. По свидетельству современников, крымцы не реже одного раза в год, а иногда и дважды, наведывались на московское пограничье. Главной добычей, которую они искали, был живой полон, в особенности дети, высоко ценившиеся работорговцами. Каждый татарин имел у седла большую корзину, куда сажал захваченных детей. Ослабевших или заболевших убивали и бросали на дороге.

От зоркого взгляда пана Венцлава не укрылось, что московские пленники за своё умение бегать из неволи ценились гораздо дешевле других. Торговцы, выводя свой живой товар на продажу, выдавали русских за поляков и литовцев, громко