Закон бабочки - Наталья Сергеевна Володина-Саркавази

воду. Превозмогая боль в натруженной пояснице, она согнулась, вылавливая увесистую поварёшку. Внезапно она ощутила, что тяжёлое мужское тело навалилось, прижимая её к мойке, сильные руки облапали её сзади и услышала над ухом сладострастный шёпот: дитя моё! О, как ты прекрасна!

Гнев и отчаяние захлестнули её горячим потоком. Лена развернулась, размахнулась и треснула хозяина поварёшкой по башке, вложив в удар всю горечь несостоявшейся судьбы. Удар был сильным. Хозяин крякнул от неожиданности, потом вытащил из кармана бумажную салфетку и приложил к лысине. Салфетка моментально пропиталась кровью.

Лена не помнила, как домыла посуду и вернулась домой.

Ей казалось, что этим случаем её низвели до уровня, ниже которого падать уже некуда.

Наутро хозяин не сказал ей ни слова. Она продолжала работать, но через некоторое время получила повестку в суд. Ей было предъявлено обвинение в оскорблении и нанесении телесных повреждений. Справка из больницы подтверждала показания жертвы.

Суд длился не более получаса. Не зная, что сказать, путаясь в простейших выражениях, Лена поняла лишь одно: ей присудили штраф в двести тысяч драхм! Обливаясь слезами, она вернулась домой и рассказала всё кирие Анне.

– Почему же ты молчала? – недоумевала добрая женщина. – Почему пошла в суд одна? Я этого дела так не оставлю. Пойду к мэру. Он хороший человек, должен помочь.

Мэр и вправду оказался хорошим человеком. Назначили повторное слушание. Лене предоставили адвоката. Хозяин таверны не мог ответить на простой вопрос: почему Лена решила ударить его по голове? Что, просто так подошла и стукнула?

– Да, просто так подошла и стукнула, – оправдывался хозяин. – Я так удивился!

На сей раз дело выиграла Лена. Хозяину присудили штраф за моральный ущерб. Он был уже рад, что не дали ход делу о сексуальных домогательствах на работе. Обрадованная решением суда, поддержкой мэра и адвоката, Лена попросила сказать последнее слово.

– Пусть скажет спасибо! – на ломаном греческом произнесла она.

– За что?

– За то, что я успела домыть сковородки!

– Почему?

– Потому что у меня в тот момент была в руках поварёшка. Если б была сковородка – я б его убила!

P.S. Эта история произошла много лет назад.

А недавно я встретила Лену. Она приехала в Салоники в связи с приятным событием: дочь поступила в университет, нужно было снять квартиру и купить всё необходимое. Многое вспомнилось, и эта история в том числе. И у меня бывали дни, когда я не знала, где буду спать сегодня и что есть завтра. Тогда я шла к Лене. Разве это забудешь?

Посо? Икоси!

Каждый день учу греческий. Трудно. Почему-то очень долго мучалась с числительными. Вроде бы выучила, знаю по порядку, но в нужный момент они вылетают из головы, как стайка испуганных воробьев, хватаешь первое попавшееся, и…

Прихожу в супермаркет за сыром.

Мне нужно двести граммов для тостов.

– Сколько? – спрашивает продавец: Посо?

– Икоси граммария, – выдаю я: 20 граммов.

– Посо? – смеется продавец.

– Икоси! – повторяю я, не сомневаясь, что прошу двести. Я устала после работы. Я целый день собирала оливки в деревне. Что за глупый смех?

– Посо? – еще громче хохочут за прилавком.

– Икоси! – настаиваю я. – Двадцать! – И порежьте хорошенько.

Мучения с числительными на этом не кончились. Подруга Настя торговала на рынке гранатами и попросила однажды заменить ее за прилавком на пол-часа.

– Настя, я не умею торговать!

– Ну это же так просто! Вот эти гранаты, получше, триста драхм за килограмм, а эти, похуже – двести. Что здесь трудного?

Действительно, что здесь трудного?

Настя уходит, а я остаюсь с товаром. Гранаты лежат ярко-алые, крутобокие, готовые взорваться от сока и спелости. Никто на них не кидается, я мечтаю, глядя в небо, и вдруг слышу:

– Посо? Сколько?

Возле прилавка стоит дед с огромной корзиной в руках и допотопными очками на носу.

– Вот эти, получше, триста, – я вспоминаю Настины слова, – а эти похуже… я мучительно вспоминаю, как будет по-гречески «двести» и наконец выдаю: – Энякося!

Я ошиблась, и вместо двести сказала «девятьсот».

– Посо?! – возмущается дед.

Я снова объясняю: «Вот эти, получше, триста, а эти, похуже…»

– Как?! – негодует дед.

Вот зануда, – ругаюсь я и в который раз, терпеливо объясняю, что вот эти получше, – триста, а эти похуже – девятьсот…

У деда аж очки на носу подпрыгнули от возмущения:

– Почему!?

– Да потому! – злюсь я – Эти триста, потому что получше, а эти похуже, поэтому девятьсот!

– Безобразие! – кричит дед и потрясает кулаками. От негодования он не находит слов и призывает в свидетели базарную общественность. Дело пахнет скандалом. Говорила же я Насте, что не умею торговать… Вокруг собираются люди. Я на пальцах объясняю, что почем – и тут выясняется моя ошибка.

Женщины смеются, но дед отказывается, что-либо понимать. Он еще долго возмущается, призывая в свидетели продавцов, покупателей и всех святых, и уходит, так и не поняв, почему я хотела продать ему хорошие гранаты за триста драхм, а плохие – за девятьсот.

Перепутала

Едва приехав в Грецию, Надя влюбилась.

Она знала по-гречески несколько слов, и их хватило, чтобы объясниться в любви, получить предложение и ответить согласием. Едва она кивнула головой, как Манолис подскочил, обхватил её железными лапищами и закружил, восклицая: Эльпида моя! Эльпида – по-гречески «Надежда». Так молдаванка Надя Коротенко стала важно именоваться кирией Эльпидой Феодориду.

Надя посидела месяц дома, подучила язык и вышла на работу: смотреть за бабкой. Бабка получала пенсию, как незрячая, но непостижимым образом замечала каждую соринку на полу и крошку на скатерти. Весь день бабка мучительно соображала, как бы сэкономить побольше денег, и Надя слышала, как скрипят её старые мозги. Экономическая теория бабки сводилась к простому: мыть всё без мыла, жарить без масла и вообще, решительно ничего не расходовать! Как? – удивлялась Надя. А так! – отвечала бабка.

С утра Надя убиралась в доме, ходила за продуктами и готовила обед. Однажды бабка послала её в кондитерскую за печеньем. Надя шла и думала о муже, о том, что он уже вернулся с работы, ждёт, скучает. Чем бы его порадовать? Он такой сладкоежка! Она не удержалась от соблазна и взяла коробочку пирожных – его любимые кремовые горки, облитые фруктовым желе. А, проходя мимо рынка, купила себе новые тапочки. Она вовсе не собиралась их покупать, но они были такие хорошенькие – жёлтые и пушистые, как суточные цыплята. Как не взять? Когда начинаешь новую жизнь, всё кажется таким значительным. Она представила, как замечательно они будут пить чай с пирожными и в новых тапочках…