Каникулы - Ирина Анатольевна Кавинская

Похоже, эти материалы собирались для тех людей, которые едят эту их «благословенную пищу». Сплошной бред. Страница за страницей шли бесконечные стенограммы проповедей Пастора, которые он произносил на той или иной «встрече». Сами «встречи» описывались максимально подробно: сколько членов общины пришло, кто из них участвовал в общем обсуждении, кто получил благословение от самого Пастора и прочие странные детали, которые вводили меня в ступор.

Что будет, если я прочитаю это все? Либо голова взорвется, либо я стану такой же, как они! Отбросив в сторону папку с хронологией собраний общины, я открыла ту, где были собраны описания обрядов секты.

Обряд со свечами, в котором я участвовала сегодня, оказался ритуалом обмена энергией. Как гласило описание, пламя свечи должно принять от держащего ее часть его энергии, а переходя в руки другого, передать энергию ему. Даже не смешно, ей-богу! Редкостная бредятина.

Интереснее оказался обряд, о котором я до сих пор не слышала. Он назывался «Обряд омоним» и предполагал, что кандидатка на место омоним, совершая обрядовые действия, становится как бы «ритуальной женой» Пастора. Обряд был описан очень колоритно: пляски вокруг костра с элементами корейских народных танцев и наряд из шкуры медведя для невесты, призванный указать на ее связь с легендарной медведицей – женой древнего бога Хвануна, о котором мы слышали от Мин Ю.

Я вспомнила лихорадочно сверкавшие глаза матери Су А, ее слова о какой-то Ри Ю, которая мечтала стать омоним, «но Он отверг ее». Похоже, она говорила об этом нелепом обряде. Как банально: конфликт из-за мужчины – пусть и лидера секты, – который не принял одну из кандидаток в «ритуальные жены»…

И вдруг меня осенило: если Пастор «принял» мать Су А, и она была омоним, может ли быть, что Су А – его дочь? Я снова вспомнила слова ее матери: «Ри Ю сказала, что, заняв ее место, я рожу дочь для той же судьбы». В голове не укладывалось: Су А – дочь Пастора? Но, если так, что же тогда с ней случилось? Почему она изрезала себе руки? Вопрос за вопросом. И ни одного ответа.

До ужина я должна была успеть вернуть папки – Джи Хе попросила не оставлять их в ханоке. Завтра, когда мне представится возможность поработать над докладом, она обещала снова выдать мне их. Я едва не толкнула ее, появившись на пороге административного корпуса, но Джи Хе не обратила на это внимания – ее цепкий взгляд был устремлен куда-то поверх моей головы. Она придержала дверь, впуская меня, и бросила на ходу:

– Подожди минутку, я сейчас, – а потом строго крикнула в сторону: – Тэк Бом! На пару слов!

Тэк Бом, укладывавший хворост на площадке в центре лагеря, бросил мешок и заторопился к ней. Я же притворила за собой дверь и поставила стопку папок на стол. Похоже, Джи Хе действительно занималась оцифровкой фотографий: на столе лежал толстенный фотоальбом из тех, какие я помнила с детства. В те времена у нас еще был пленочный фотоаппарат, и для того, чтобы просто посмотреть снимки, нужно было их распечатать. В таких-то альбомах и собирались все удачные и неудачные фотографии.

В детстве мы много фотографировались. А печатала мама и того больше – каждое наше фото в двух экземплярах. Вторые экземпляры она прятала от нас, как она говорила, на случай, если мы испортим те, что лежали в альбомах, и на старости лет ей не останется никакой памяти. Мы с Катей в детстве обожали копаться в собственных снимках и большинство альбомов и правда сильно потрепали.

Снаружи доносился голос Джи Хе, отчитывавшей Тэк Бома:

– Ты постоянно жуешь – кто еще мог это сделать? Тебе что, еды мало? Тэк Бом, задумайся о своих поступках! Ты понимаешь, что вредишь общине?

Тэк Бом что-то вяло отвечал, но я не вслушивалась. Стоило мне открыть альбом, как первый же снимок заставил меня забыть о них с Джи Хе.

Цветная фотография небольшого формата. На ней Пастор – гораздо моложе, чем на портрете, – статный и с волевым лицом. На сцене во время сектантского собрания он обнимает женщину – ту самую, с родинкой, как у Ю Джона. Но… Она выглядит гораздо старше, чем на предыдущих фото: лицо осунувшееся, глаза впалые. И вместо черной как смоль косы толщиной с кулак абсолютно лысую голову покрывает тонкая шапочка-чалма.

За их спинами во всю стену растяжка с надписью: буквы крупные, но текста не разобрать – качество фото плохое. Чтобы прочесть, я взяла альбом в руки и отошла к окну. «Бан…сутанг» – кажется, так. Что это может быть?

Внезапно со двора раздался взвинченный до свиста в ушах голос Джи Хе:

– Тэк Бом, я предупреждаю в последний раз: если со склада пропадет еще хотя бы одна пачка рамена, я вынуждена буду принять меры!

Альбом выскользнул из рук на пол. В смятении я бросилась поднимать его – хорошо еще, что не выпали фотографии, – но Джи Хе, похоже, услышала меня и тут же появилась на пороге.

– Простите, онни, – начала оправдываться я, – мне так захотелось взглянуть на фотографии, что я не удержалась. Я такая неуклюжая… Извините…

Но, к моему удивлению, Джи Хе расплылась в улыбке:

– О, девочка моя, не беспокойся ни о чем! Конечно же, тебе хочется узнать как можно больше, я, когда только пришла в общину, была точно такой же.

Похоже, весь негатив она выплеснула на Тэк Бома. Теперь мне было даже жаль его. Сам того не подозревая, он спас меня уже дважды: его подозревали в краже рамена, который был теперь единственной моей пищей, а еще Джи Хе, выпустившая пар в разговоре с ним, не собиралась меня отчитывать.

– Здесь много чего надо еще отсортировать, и я как раз занималась этим. Я обязательно дам тебе доступ к архиву, ты сможешь все посмотреть сама – обязательно!

Джи Хе всплеснула руками так, как будто то, что и без того уже рассохшийся старый альбом упал на пол по моей вине и теперь дышал на ладан, приводило ее в восторг. Так смотрят на первую шалость долгожданного и обожаемого семьей ребенка. Любимого ребенка. Этот взгляд я хорошо знала – мамин взгляд. Как может быть, что и мамина манера говорить, и даже ее взгляд так похожи на Джи Хе?

Мне не хватило дня на то, чтобы подготовить доклад, но Джи Хе не торопила меня. Она сказала,