Каникулы - Ирина Анатольевна Кавинская

Женщина вдруг сорвалась с места и подскочила ко мне. Она схватила меня за руку так сильно, что я почувствовала, как из раны на ладони вновь начала сочиться кровь. Я пыталась отнять руку, но не могла – ее хватка была на удивление крепкой. Мне было некомфортно стоять так близко к ней, а она, словно специально, приближала свое лицо все ближе и ближе к моему. От нее пахло затхлостью – я чувствовала отталкивающий запах лежалых вещей. Когда она заглянула мне в глаза, ее тусклые зрачки вдруг засверкали огнем. Я отшатнулась, но она вцепилась в меня намертво.

– Это не моя Су А, – шептала она в исступлении, – это Ри Ю! Он отверг ее, и теперь она расправится с тобой!

Она сбивчиво дышала и, говоря, брызгала слюной мне в лицо. Мне хотелось одного – сбежать, но высвободиться из ее цепких рук было непросто. Поняв, что она не оставит меня, пока не услышит ответ, я начала кивать.

– Да-да, – ответила я, – я все поняла, можно мне… Э… Можно мне уйти? Мне надо идти…

Я отступала к двери, пытаясь высвободить руку, но она продолжала с силой сжимать ее. «Да отпусти же ты!» – уже готова была закричать я, когда дверь медпункта распахнулась настежь. Женщина тут же отстранилась от меня, отступив к стене.

На пороге стоял Чан Мин. Он ввалился в помещение, едва не сшибая все на своем пути. Багровое лицо, раздутые, как у разъяренного быка, ноздри, из которых дыхание вырывалось со свистом, – я была уверена, что он пришел за мной и вот-вот схватит за шиворот и выволочет на улицу, чтобы уж на этот раз точно забить до смерти.

Но ошиблась. Оттолкнув меня, он прошел к шкафчику с лекарствами и, выхватив оттуда какой-то флакон и вату, тут же смочил ее и приложил к лицу. Только теперь я заметила на его красном лице еще более яркий участок – разбитую нижнюю губу. Она распухла и посинела, а по подбородку сочилась кровь. Он прошел обратно к двери, со злобой пнув неудачно оказавшийся на его пути стул. На пороге Чан Мин на миг задержался, и я испугалась, что он вернется, но этого не случилось. Он вышел, так хлопнув дверью, что та едва не слетела с петель. От неожиданности я подпрыгнула, но вскоре стало ясно, что этот жест устрашения предназначался не мне.

Дверь снова отворилась, и на порог ступил Ю Джон. Его потрепанный вид все объяснил: только что они с Чан Мином подрались. И похоже, тот здорово получил. Мне пришлось сделать усилие, чтобы сдержать улыбку. Ю Джон мельком взглянул на меня и прошел к шкафу. Когда он повернулся к свету, я заметила, что и ему, похоже, досталось. Его левую скулу – прямо над родинкой – теперь украшал здоровенный синяк. А когда он доставал из аптечки бинт и антисептик, я заметила, что кисть его правой руки разбита, – костяшки пальцев были покрыты свежими ссадинами вперемешку с грязью.

Не удержав флакон с лекарством левой рукой, он выронил его, и тот укатился прямо мне под ноги. Я подняла флакон, подошла к Ю Джону и, быстрым движением схватив его за руку, вылила жидкость на рану. Антисептик пузырился и шипел, а я убирала остатки грязи ватой. Затем я смочила лекарством чистый кусок ваты и приложила к его пальцам.

– Надо забинтовать, – сказала я.

Он покачал головой:

– И так заживет.

Тут я сообразила, что все еще держу его руку, хоть и не могу больше ничем ему помочь. И он не отнимал ее. Странно, но вид его содранной кожи заставлял меня морщиться от боли. Я не чувствовала ничего подобного, когда той ужасной ночью бинтовала раны Су А.

Вспомнив о ней, я невольно повернула голову в ее сторону. И, перехватив ее взгляд, оторопела. До сих пор бездумно пялившаяся в стену, теперь она смотрела на меня в упор, и ее взгляд пылал такой злобой, что налитые кровью выпученные глаза Чан Мина показались мне теперь вполне дружелюбными. Ее прищуренный немигающий взгляд источал змеиный яд. И отравить им она хотела меня.

Ю Джон вдруг отстранился и молча вышел, оставив меня наедине с матерью и дочерью, между которыми, казалось, не существовало вообще никакой связи, кроме того, что обе они казались мне спятившими.

Когда мы остались втроем, Су А наконец отвернулась, и я вспомнила, зачем пришла сюда. Моя собственная рука все еще была в крови, а рану покрывал слой грязи. Я смочила вату антисептиком и протерла ладонь. Мне хотелось поскорее уйти, оставив мать и дочь наедине, как вдруг в руках у женщины я заметила мобильный телефон, и в мозгу родилась совершенно неожиданная мысль.

Я резко повернулась к ней. До сих пор не знаю, как подобное пришло мне в голову, но я выпалила на одном дыхании:

– Вы знаете, мы с Су А так сблизились в лагере, и вот сегодня вы увезете ее, а у нас даже нет ни одного фото вместе. И здесь запрещено пользоваться телефонами… Могу я попросить ваш? Всего одно селфи.

Женщина уставилась на меня, выпучив глаза. Она молчала, и я не могла понять, сообразила ли она, что мне нужно.

– Телефон, – повторила я как можно более внятно, – можно мне ваш телефон?

Неловким движением мать Су А вытянула руку вперед, так что мобильник едва не выскользнул из ее рук. Я выхватила его.

– Спасибо, – кланяясь, я попятилась назад. – Сейчас, секунду…

Я открыла камеру и приблизилась к кушетке. После ухода Ю Джона к Су А вернулось прежнее безразличное выражение, она просто пялилась в стену. Я подошла ближе, встав к ней вплотную, и присела так, чтобы мы обе были в кадре:

– Раз, два… Три!

На мгновение вспышка ослепила меня.

– Я только… Скину фото себе, хорошо? – Не глядя на них, я застучала пальцами по сенсорному экрану.

Нашла папку «Сообщения». «Создать новое». Переключилась на латиницу. «Мама, это секта. Помоги. Катя у них». Ввела мамин номер – его я помнила наизусть. «Отправить». Спустя пару секунд вернулось заветное – «Доставлено». Я тут же удалила только что отправленный текст.

У меня на лбу выступил пот, руки подрагивали, но, посмотрев на Су А и ее мать, я подавила нервный смешок: ни одной из них, похоже, не было до меня дела – они бы не спохватились, даже если бы я начала звонить матери и болтать с ней по-русски. Прежде чем протянуть телефон хозяйке, я открыла «Галерею».

– Отличная фотка,